– Чей ответ?

– Лёх, если ты не понял, теперь это – челлендж, – посмеиваясь, сказал я.

– Я ненавижу холод. – Ржать Лёха перестал. – Хотите, я разденусь, но только без снега?

– Без снега не прокатит. В нем самая суть.

– Это подстава. Тиф пошутил.

– Тебе решать, – пожал плечами Макс. – Но, если откажешься, получится, что слился.

– Могу за снегом сгонять, – охотно предложил я.

– Что я вам плохого сделал? – проныл Лёха жалостливым голосом.

– Да брось! – От его несчастного вида я еще больше развеселился. – Снег – это тебе не какашками мазаться.

– Мы, вообще-то, только так тут и моемся, – добавил Макс.

– Черт с вами. – Лёха решительно откупорил банку пива. – Тащи снег.

Криворотова снимали в его любимом «Чернобыле».

Две жилые комнаты в советской стилистике, лаборатория, аппаратная, госпиталь и зона. Лёха выбрал госпиталь.

Раздевался он долго и картинно, с видом заправского стриптизера, успев при этом рассказать десяток анекдотов, изобразить атлета, пожаловаться на преподшу в универе и три раза спеть: «Если я спал с тобой, не значит, что я твой». И неизвестно, сколько бы это тянулось, если бы Тифон громким окриком «Да снимай уже трусы!» не сбил Лёхе весь романтический настрой.

Снимать трусы Лёха, конечно, не стал, но, когда дело дошло до обтирания, весь его бурный эротизм куда-то испарился. При каждом прикосновении снега к голому телу он ойкал, вздрагивал и подпрыгивал, как Дятел, когда бабушка ставила ему банки. Чуть не упал, поскользнувшись на талой луже, намочил валявшиеся неподалеку джинсы и как бы случайно опрокинул ведро с остатками снега.

Мы угорали над ним едва ли не больше, чем над Трифоновым, до тех пор, пока не стало очевидно, что челлендж на Лёхе не остановится.

К моему облегчению, Лёхин выбор пал на Макса. Скорее всего, потому, что тот снимал. Услышав свое имя, Макс ни капли не удивился. Передал телефон Лёхе, и мне опять пришлось идти за снегом.

Как потом оказалось, ходил я дольше, чем Макс что-либо изображал. На самом деле он вообще ничего не изображал и никаких специальных мест не искал.

Стянул по-деловому с себя одежду, аккуратно повесил ее на стул, постоял немного, как на осмотре в военкомате, затем, и глазом не моргнув, быстро-быстро натерся снегом и объявил: «Я все».