А папа постоянно шутил и в постановках в детском саду участвовал. То Деда Мороза изображал, то клоуна. И потом все дети к нему липли и просились посидеть на коленках. Одна девочка спросила: «Тебе не обидно, что это твой папа, а на коленках у него сидят другие дети?» Но мне совсем не было обидно, ведь я знала, что он мой, а других держит понарошку. Может, в этом был какой-то скрытый смысл? Предопределение? Постепенное зарождение дестроя, а я и не разобрала?

Но то были другие люди, которые, взявшись за руки, ушли в дестрой, как уходят в закат счастливые пары. У меня никогда не было желания выяснять, что произошло. Какое имеет значение, кто из них начал первый и кто сильнее виноват? Их просто в моей жизни больше не было. Это потом я привыкла. Оказалось, довольно легко, как игра в пинг-понг, главное – быстрая реакция и умение пожестче гасить. Тебе прилетает, а ты отбиваешь и отправляешь обратно.

Кого-то, как Женечку, выкидывают на помойку при рождении, а кто-то живет, привыкает, привязывается, любит и только потом становится пуговицей. Женечку подобрала Тамара, меня Яга, а Томаша – Надя. Может, нам даже повезло. Кто знает? Нестандартные пуговицы все равно ни к чему нормальному не подходят. Им семью не подберешь. Только для изнаночной стороны одежды годятся. Интересно, что сказал бы Женечка по поводу изнанки? Раз лицевая сторона означает правильность и порядок, то изнанка – это дестрой?

Интересно, могла бы я кого-нибудь убить по-настоящему? Бэзил считает, что я недостаточно злая. Не то чтобы для убийства, а в принципе. С моей печальной детской историей и собачьей жизнью я должна была озлобиться и ненавидеть людей. А я такая, словно все это мне безразлично. Я пыталась объяснить ему про пинг-понг, но он не понял. Надина мама двадцать лет жила, предпочитая мертвых живым, а мои живые – как мертвые. Вроде бы и суть разная, а результат один – пустота.

Обнаружить, что я думаю, было неожиданно. Я намеренно мысленно прошлась по воспоминаниям о Томаше, Бэзиле, Лизе и удовлетворенно открыла глаза. Тарелок на тумбочке не было. Мысли кое-как ворочались, пусть и не очень стройно, но то, что они были и я знала, кто я есть, не могло не радовать.

Я села на кровати. За окном валил снег. Густой, тяжелый, плотный. В комнате стоял полумрак. Может, и неплохо было бы перезимовать тут, как в берлоге, до апреля, а еще лучше до мая. Я внезапно почувствовала, что если сейчас же не съем чего-нибудь, то умру. Вспомнила про кнопку, о которой говорила Наташа. Долго искала ее, нашла, ткнула. На ней загорелась красная лампочка. Значит, работала. Умереть от голода я не успела. Пришла та же девушка, что делала мне укол, только волосы у нее теперь были розовые. Этот цвет ей шел больше. Лицо стало мягче и добрее.