Может, я и не любила себя и все, что вокруг, тоже. Но саму жизнь я точно любила. Пожалуй, это было единственное, что я любила по-настоящему. Я любила картошку фри, аромат Лизиных духов, жаркие поцелуи Томаша, сухие ботинки, горячую воду, хорошие сны, тишину, дружеские потасовки с Бэзилом, ожидание Нового года, танцы, игры и смех. Больше всего я любила смех и радость. И если была радость, то это означало, что все хорошо, как давным-давно в детстве.

– Сестра сказала, что ты согласилась на сделку. – Голос раздался так внезапно, что я сначала села и только потом открыла глаза.

Девушка с голубыми волосами словно материализовалась из ниоткуда. Я не слышала, как она вошла, хотя совершенно точно не спала.

– Тогда не буду тебя колоть, а то вдруг уйдешь раньше времени? – Она покрутила пальцем у виска. – Денег Яна попросила мало, но уговор есть уговор.

– Мой друг их завтра привезет.

Эта сестра была точной копией Яны, только строже и резче. Приглядевшись, я прочла на бейдже ее имя: Аня. Она направилась к выходу, потом обернулась:

– Хочешь совет? Живи душой, тогда отпустит.

Близняшка оставила после себя шлейф сопровождавшей ее тревожности. И я наконец начала по-настоящему приходить в себя. Поступок Кощея не имел оправданий и объяснений. Дед был моей семьей. Пусть вредный, ворчливый, занудный и несправедливый, но ради него я готова была пожертвовать Новым годом с Томашами, а он избавился от меня, как от назойливой мухи. Я никогда не сделала бы ничего плохого ни Тамаре Андреевне, ни тем более Женечке, и директриса прекрасно знала об этом. Даже когда она собиралась выгнать меня из школы, я все равно продолжала считать ее своим другом. Хотя не должна была.

Мне снова снился тот сон. Паутина трещин, капли крови и я, разбитая на осколки. Я в клетке, и я попалась. Все покрылось мраком, и тени ожили. Тяжелая потеря, скорбь, шантаж и стыд. Неправильные решения. Бессмысленная ложь. Истина, возле которой нет места счастью. Нечистая совесть. Дурные последствия прошлого. Боль и усталость. Распахнутое окно и жуткий сквозняк. Холод, пробирающийся в самое сердце, вечный, неотступный холод. И круглые бурые капли крови на полу. Но стоит приглядеться – это всего лишь рассыпавшиеся красные пуговицы. Я вижу их ясно и совершенно отчетливо. Отчего же тогда не могу различить ее лица? «Это ты во всем виновата. Ты сама. Помни об этом всегда!»

Я проснулась от волны накатившего страха и какое-то время лежала затаив дыхание, словно в комнате, кроме меня, находился кто-то еще. Но все было тихо.

– Я не убивала Надю, – произнесла я вслух, – я не делала этого. Я не виновата.