Впрочем, бывалый европеец N заметил по поводу умилившего меня фестиваля, что при Муссолини с фольклорными представлениями дело обстояло еще лучше.

Строго с последним днем лета ночами стало прохладней: сегодня первый раз под утро натянул на себя одеяло – до сих пор обходился простыней.

3 сентября. Вчера утром обитателей замка разбудила ружейная пальба: видимо, начался охотничий сезон, из окна я видел, как над зарослями взмывали в воздух куропатки.

Вчера же всей гоп-компанией ездили в Ассизи.

Ланч в пригороде Ассизи в ресторане самообслуживания. Мои застольные визави-иностранцы были сильно удивлены, узнав от меня, что Горбачев многословен, бессвязен и говорит с провинциальным акцентом. Для них он – златоуст.

Сегодня в замке с утра суета и мелькание швабр: приезжает американский культурный атташе в Италии.

4 сентября. Вчера был вечер X. – негритянское пение. Мне понравилось.

Потом – пышный ужин. Директриса сперва сказала здравицу в честь бенефицианта X., потом поблагодарила своих помощников и лишь в последнюю очередь помянула высокого гостя – атташе. Мне это чудно: сиди какая-нибудь такая же шишка за российским официальным столом, все бы, скорей всего, вились вокруг него.

Чувствуется осень, и смеркается все раньше и выразительней. Вчера коротко гулял в полнолунье: черные тени от кипарисов, мертвенного цвета пологое кукурузное поле.

6 сентября. Вчера в 9.00 в Ареццо. Я был нехорош, два-три раза прикладывался (сначала на полпути – рюмка граппы и уже в Ареццо – два бокала вина и пиво), но держался. Многолюдная барахолка. Купил африканский ставень и шар для игры в бочче, черный, в ссадинах, тяжелого дерева. По возвращении ходил “кремнистым путем” – из тех прогулок, что уже не забуду: шелест сухих стеблей кукурузы, дуплистые оливы, подсолнухи сплошь черные, как обгорелые. Выучу наизусть каждый фрагмент пути, чтобы в Москве перед сном “гулять”. Дважды, поднимаясь по проселку, прокричал “бонджорно” незнакомому дядьке, стоящему возле приткнувшейся в кусты легковушки, и удивился, что его перекосило; потом сообразил, что он – охотник в засаде, и мои приветствия ему вовсе ни к чему.

Наворовали с N кукурузы на обед, оказалась совершенно несъедобной – мучной сорт. Потом лазили в часовню при замке. Старье, церковные одеяния и утварь, какашки летучих мышей.

Сильный ветер, и по всему замку ухают двери под сквозняками: то одна бабахнет, то другая – аж побелка с потолка сыплется на каменный пол.

10 сентября. Доехали до монастыря, который едва виднеется из моего окна. Чудно, будто очутились в России: на территории бездействующего монастыря – автобаза. Неподалеку – славный терракотовый памятник тенору Джильи, чуть выше человеческого роста. Просто так, Джильи даже не здешний уроженец. Просочились на территорию монастыря-автобазы, благо был обеденный перерыв, и работяги разбрелись. Побродили, озираясь, по пустым замусоренным бывшим кельям. N высмотрел какой-то грязный широкогорлый сосуд литров на восемь. Сказал, что это ручной работы старинная винная бутыль, которую он приспособит под вазу для цветов. Когда я глянул на нее вечером, уже отмытую, я крякнул от зависти: кривая-прекривая посудина зеленоватого стекла.