– Мне кажется, что всякий раз, когда я открываю рот, Скотт вспоминает об Амундсене [сказал Гран Уилсону]. Похоже, я для него что-то вроде тени Амундсена…

– Вы не должны так думать [ответил Уилсон]. Скотт в ужасном положении. Но это естественно, ведь, по моему мнению, он думает, что Амундсен первым придет к полюсу, разве что ему совсем не повезет. Если это случится – Вы знаете сами – наша экспедиция будет похоронена. Не будь Амундсена, не было бы и такой угрозы.

Уилсон знал, о чем говорит. Он был рядом, когда у Скотта случился изнурительный приступ меланхолической депрессии. Никто даже не представлял, скольким Скотт – и вся экспедиция в целом – обязаны Уилсону.

Не могу выносить нашего ожидания здесь [писал Скотт]. Но таким же нетерпеливым я останусь и в главном доме. Так больно сидеть на одном месте и разглядывать тот ужас, в который превратился наш транспорт… а до полюса, увы, еще так далеко!

Шаг за шагом я теряю веру в собак и еще больше – в Мирса. Боюсь, ни он, ни кто-то другой не сможет двигаться с нужной нам скоростью.

Три недели, которые провели в Хат-Пойнте эти шестнадцать человек, оказались настоящим заключением. Бессистемную доставку грузов в Конер-Кэмп с использованием людей в качестве тягловой силы вынуждены были прекратить в конце марта, когда температура упала до минус 40 °C, сделав работу на открытом воздухе совершенно невозможной.

Через три недели Скотт дошел до предела и, не слушая ничьих советов, настоял на своем решении перейти на мыс Эванс по тонкому осеннему льду. Его спутникам риск был очевиден, они понимали ненужность такого иррационального поступка. Местами лед был тоньше четырех дюймов. Он еще не стал по-настоящему крепким. Во время шторма его могло унести в море. И снова неуправляемые эмоции Скотта затмили доводы разума. Скотт пошел напролом. И оказался на волосок от гибели.