Так усталый, голодный, обмороженный Оутс, с аристократической отстраненностью стоя на краю земли, сравнивает своего командира, который привел их к неминуемому поражению, с его победившим оппонентом. Он чувствовал какое-то иррациональное удовольствие от того, что увидел победу сильнейшего, дистанцируясь от своего некомпетентного лидера, к которому относился с тихим презрением. Боуэрс по тому же поводу написал:
Да, у Боуэрса было очень мало общего с Оутсом, который в этой компании держался особняком.
Даже Уилсону недоставало того мужества, с которым Оутс встретил поражение. Амундсен, как сказал Уилсон, «победил нас потому, что устроил из этого гонку. Мы все равно сделали то, ради чего пришли, и поэтому наша программа тоже выполнена». Этот аргумент он использовал для того, чтобы успокоить Скотта, которому сейчас как никогда требовались слова утешения.
Для Скотта черный флаг был не поражением, а настоящим провалом. То, что этого следовало ожидать, то, что винить в этом он мог только себя, не приносило никакого облегчения – скорее, наоборот. Его решение поступать так, словно Амундсена не существовало, «продолжать – и делать все, что от нас зависит, ради нашей страны без страха и паники», идеально соответствовало духу Балаклавского сражения. Он отлично понимал, что его мог спасти только какой-нибудь несчастный случай, произошедший с Амундсеном. И все же слепо продолжал вести своих людей к тому, что, как он знал, почти неминуемо будет поражением.
Он испытывал терпение богов. Своей жене перед выходом к полюсу он опрометчиво написал: