Я начал строить план. Я расскажу им историю Мойше Пипика. Укажу на различия между тем, что замышляет он, и тем, что замышляю я. Отвечу на все вопросы о Джордже Зиаде, которые у них возникнут, — в том, что касается наших встреч и разговоров и даже моих собственных разглагольствований о диаспоризме, мне нечего скрывать. Я расскажу им о Ванде-Беде все подробности, какие им только захочется узнать. «Я ни в чем не виноват, — скажу я им, — кроме, возможно, того факта, что я не известил полицию об угрозах Пипика похитить молодого Демьянюка, но я даже это могу объяснить. Я могу объяснить все. Я приехал сюда только ради интервью с Аароном Аппельфельдом». Но если те, кто меня здесь держит, действительно сообщники Пипика и если они упрятали меня сюда, чтобы спокойно заняться похищением молодого Демьянюка, то ничего такого я ни за что не должен говорить!

Какое, собственно, оправдание я должен привести — и разве ему кто-то поверит? Кто бы ни пришел меня допрашивать, разве он поверит, что я не вхожу ни в одну тайную организацию, не замешан ни в одном заговоре, ничего не замышляю ни в союзе с Пипиком, ни в союзе с Джорджем Зиадом, что я никого не толкал на какие-либо действия, преследуя личные, политические или пропагандистские цели, что я не разрабатывал никаких планов содействия палестинцам или компрометации евреев и даже не думал вмешиваться в их борьбу между собой? Как мне убедить их, что здесь нет никаких ухищрений, никакой подспудной цели, никакого тайного плана кого-либо поддержать, что все эти события — абсурд и бессмыслица, что в них нет никакой закономерности или последовательности, порожденной моими скрытыми или зловещими мотивами — и вообще какими-либо моими мотивами, что все это ни в коей мере не оригинальная выдумка, подлежащая критическому осмыслению, а просто-напросто неразбериха, путаница и глупая, долбаная муть!

Мне вспомнилось, что в середине шестидесятых некий профессор Попкин выдвинул скрупулезно обоснованную теорию, которая гласила, что в убийстве Кеннеди 22 ноября 1963 года был замешан не только один Ли Харви Освальд, но и второй Освальд, двойник Освальда, который на протяжении нескольких недель перед убийством нарочно мелькал в Далласе там и сям, привлекая к себе внимание. Комиссия Уоррена не признала достоверными свидетельства о появлениях второго Освальда (в те моменты, когда сам Освальд, как удалось доказать, находился в другом месте), сочла, что это был кто-то другой, которого принимали за Освальда, но Попкин утверждал, что случаи появления двойника были слишком частыми, а показания свидетелей слишком хорошо обоснованы, чтобы отметать их просто так, особенно эпизоды, когда двойник что-то покупал в оружейном магазине и эффектно упражнялся в стрельбе в местном тире. Как заключил Попкин, второй Освальд был реальным человеком — одним из киллеров, участников заговора, в котором первый Освальд играл роль подсадной утки либо, возможно, сам того не зная, козла отпущения.