А главный вопрос, который никто ни в Австрии, ни в Венгрии не мог решить, касался опять-таки аннексируемых провинций, Венгрия не хотела брать их себе, но и не собиралась отдавать Австрии. Единственно, чего добивалось правительство Венгрии, — это формальное признание исторических прав королевства на Боснию и Герцеговину, зафиксированное в официальном документе. На это возразил, и не без оснований, глава внешнеполитического ведомства Эренталь. Он заметил, что подобные отношения в прошлом связывали королевство с Сербией, Болгарией, Дунайскими княжествами и что такая постановка вопроса может вызвать беспокойство соседей, стать в один прекрасный день объектом венгерских притязаний на основе «исторического права». Австрийский премьер отклонил «историческое право», выдвинув на первый план «право завоевания». Он заявил, что провинции были завоеваны (в 1878 г.) не венгерскими солдатами или, во всяком случае, не одними ими.

Вызывал сомнения и основной аргумент в пользу аннексии — ее сторонники считали, что она положит конец опасной для существования монархии великосербской агитации. Аннексия, как указал, например, Андраши, не заставит Сербию прекратить свою «бессовестную агитацию» и не сделает боснийцев менее к ней восприимчивыми… Но тем не менее, несмотря на очень серьезные контраргументы против присоединения, оба правительства дали на нее свое согласие.

6 октября 1908 г. император-король обнародовал указ о присоединении Боснии и Герцеговины к монархии, сославшись при этом на права «короны св. Иштвана» и на «старинные узы», связывавшие его «славных предшественников на венгерском троне с этими странами». Так начался боснийский кризис, который если и не привел непосредственно тогда к большой европейской войне, то стал этапом на пути продвижения Европы к мировой войне. Аннексия вызвала волну возмущения в Черногории и Сербии, правительства которых, поддерживаемые Россией, наиболее резко против нее протестовали. Единственной великой державой, публично одобрившей агрессивный акт монархии, была Германия, выступившая с официальным заявлением об этом уже 8 декабря. С этого момента боснийский кризис приобрел характер конфликта двух военно-политических блоков: Тройственного союза и Антанты. Однако выступления Лондона и Парижа в пользу «пострадавших», т. е. Сербии и России, особенно последней, носили чисто символический характер морального осуждения державы, нарушившей Берлинский трактат. Причина была одна: при всей неприязни англо-французских союзников к центральным державам они не были готовы оказать содействие России в открытии Дарданелл для своего флота.