— Ну, Фред, — подбодрил меня Петер.

Я покачал головой.

— Фред, ты должен что-то сказать.

— Мне нечего говорить.

В зале воцарилась мертвая тишина.

Через какое-то время раздался голос Петера:

— Фред, подумай, где ты находишься. Ты не имеешь права вести себя так на собрании.

— Мне нечего говорить! — закричал я.

После этого один за другим стали выступать солдаты. Они говорили о моем недостойном поведении, но я не слушал их.

Слова попросил толстощекий солдат, которого каждый вечер можно было застать в пустом классе, где он готовился к экзаменам для поступления на философский факультет после демобилизации. Этого солдата в нашей батарее прозвали Логической Точкой Зрения, так как он без конца повторял эти три слова. Председатель собрания дал ему слово, и «философ» начал разглагольствовать о том, как плохо пришлось бы нашей батарее, если бы подобное случилось в настоящем бою.

— Товарищи, посмотрим на этот случай с логической точки зрения, — продолжал наш «философ». — В боевой обстановке мы подверглись бы огромному физическому и психологическому воздействию со стороны противника!

После «философа» слово взял невысокий черноволосый разведчик из взвода управления, наверняка берлинец, так как говорил он очень живо и интересно. Во время стрельб он находился на НП и видел собственными глазами, как стреляла наша батарея. Конкретного предложения, как следует поступить со мной, он не внес.

Наконец очередь дошла до унтер-офицера Виденхёфта.

— Я знаю Беренмейера лучше, чем все вы, и потому имею право строже судить его, — начал он свое выступление. Затем он рассказал, сколько беспокойства доставил я ему в последние месяцы своим поведением. — Товарищи, вы помните, — продолжал унтер-офицер, — как вел себя рядовой Беренмейер во время ночного марша. Он отстал от своего расчета! Все это, вместе взятое, привело меня к мысли, что на Беренмейера нельзя положиться. Последние стрельбы батареи — прямое тому доказательство.

Мне и по сей день не ясно, почему командир нашего расчета говорил обо мне тогда именно так. Видимо, раздражение взяло верх.

Рыжий ефрейтор, наводчик первого орудия, который выступал первым и назвал меня разгильдяем, вскочил с места и начал говорить:

— Что здесь много говорить? Все и так ясно. Солдат он нерадивый — таково заключение командира расчета. Из-за Беренмейера мы теперь на предпоследнем месте. Даже на собрание Беренмейер умудрился опоздать. Я рассматриваю это как оскорбление всех нас. Да и проступки свои он не хочет правильно оценить. Я предлагаю исключить Беренмейера из Союза свободной немецкой молодежи!