Тем не менее за многие века у саксонцев настолько развилось чувство автономии, что в 1908 году их лидер Рудольф Шуллер заявил, что они хотят быть не «просто немцами, а немцами из Зибенбюргена» и что они намерены защищать собственное существование и собственное саксонское своеобразие, не жертвуя собой ради швабов, которым угрожала мадьяризация, более того, согласившись с тем, что «прочим немцам» в Венгрии суждено исчезнуть.

Немецкие писатели пытались соединить верность трансильванской автономии с верностью германскому духу, габсбургской короне, преданностью Францу Иосифу как императору Австрии, но не как королю Венгрии. Адольф Мешендёрфер, также несвободный от немецкого национализма, восхваляет германскую идею как идею универсальную, священно-римско-имперскую, охватывающую все народы — германские и кельтские, славянские и галилейские; он высмеивает расистов, маниакально приверженных всему тевтонскому, выдумавших «человека готического», поскольку идея универсализма (носителями которой являются немцы), по его мнению, не может быть связана с одной- единственной расой или одним-единственным стилем, но призвана охватить всю Европу, в том числе латинскую и славянскую. Впрочем, немецкий император, — утверждает в своем сочинении приходской священник из Кронштадта, — предатель, потому что он бросил на погибель восточных немцев, истинных глашатаев германской идеи, передовые отряды ее защитников. В романе Генриха Циллиха «Между границами и эпохами» (1937) саксонцы, всегда выступавшие по отношению к граничившим с ними народам в роли «дающего», чувствуют себя брошенными венским двором.

В своем романе, несвободном от шовинистических и антисемитских настроений, Циллих рассказывает о горниле, в котором плавятся многочисленные народы, проживающие в Трансильвании, о разногласиях между ними, испытывая определенную симпатию к представителям различных этносов; среди друзей главного героя, Лутца, есть представители разных национальностей, и если поначалу Лутц с удивлением обнаруживает, что пастух может быть румыном, и не верит, что за окружающими его деревушку горами лежит другая страна, Румыния, в конце книги один из его приятелей, Николас, ставший лейтенантом румынской армии, символизирует (в новой Румынии, аннексировавшей после Первой мировой войны Трансильванию) не разрыв с традицией, а надежду на ее продолжение.

В глазах Циллиха, высмеивающего убогий и напыщенный культ всего германского, немецкий народ велик, ибо он желает не самоутвердиться, как малочисленные народности, взгляд которых простирается не дальше их узких границ, а утвердить универсальные идеи и ценности, «великое» и «справедливое для всех». Поэтому немецкий народ станет главным героем «всемирной истории»; элементом, соединяющим и связывающим народы Центральной и Восточной Европы, которые иначе останутся разделенными, незнакомыми друг с другом. Подобно латыни в древности, немецкий язык — общий и, следовательно, универсальный язык, рядом с которым расцветут все языки других народов, ни один из которых тем не менее не выйдет за пределы своей народности. Подобная тотально-немецкая, «gesamtdeutsch», перспектива — палка о двух концах: в годы национал-социализма она помогала сопротивляться варварскому расистскому империализму национал-социалистов, прикрывавшемуся идеей универсальности, но в то же время она обеспечивала империализму идеологические инструменты и страстную поддержку, способствовавшую утверждению его господства.