Анализируя творчество Гальфрида, некоторые современные исследователи высказывают смелые предположения о том, что он был не «серьезным» историком, а романистом[1345]. Так, например, по мнению К. Брука, единственной целью Гальфрида являлось создание «исторического романа»[1346], посредством которого автор стремился высмеять современное ему общество, его законы, традиции и «национальные амбиции», воссоздавая прошлое целого народа из обрывочных и разрозненных данных. В. Флинт предложила другую интерпретацию целей Гальфрида Монмутского, согласно которой «История» является своего рода «пародией» на труды двух его современников — Уильяма Мальмсберийского и Генриха Хантингдонского[1347]. В пользу этой версии свидетельствует обращение самого Гальфрида в самом конце «Истории бриттов» к обоим хронистам с настоятельной рекомендацией писать о королях саксов, но умалчивать «о бриттских королях, ибо они не располагают той книгой на языке бриттов», из которой он смог почерпнуть все рассказы о деяниях древних правителей Британии[1348]. Скорее всего, для фантазии Гальфрида, помимо желания «уязвить» конкурентов, существовали другие действенные стимулы. Так, необходимо помнить о том, что Гальфрид работал над своей «Историей» в период постоянных военных столкновений англичан с шотландцами, валлийцами и французами. Упорное молчание, которым все хронисты обходили доримский период английской истории, еще Гильда объяснял полным отсутствием источников. Это неизвестное прошлое предоставляло широкое поле для деятельности человека, решившего описать «достойные славы» деяния древних королей, сказания о которых живы в народной памяти[1349].
Быстро завоеванная популярность труда Гальфрида[1350], затмившего не только современников, но даже авторитетнейшего Беду[1351], как нельзя лучше свидетельствует о том, что читателям страстно хотелось знать «правду» о древней истории бриттов, которые ни происхождением, ни славными деяниями не уступали ни одному народу Европы (а то и превосходили их). Автор середины XII в. Альфред из Беверли отмечал в написанных им анналах, что не знавшие рассказов из «Истории бриттов» рисковали прослыть невеждами[1352]. И если непосредственные современники Гальфрида, идентифицируя себя с потомками англосаксов, зачастую не воспринимали «Историю бриттов» в качестве истории предков, то уже век спустя она превратилась для англичан в органичную и неотъемлемую часть «своего» прошлого.
После Гальфрида английские историографы получили реальную возможность начинать посвященные истории острова сочинения не с Юлия Цезаря, а прямо от Адама, воспевая превосходство английского народа над другими. И хотя Гальфрид Монмутский не принадлежал к числу наиболее «уважаемых» и «авторитетных» хронистов, его труд, как правило, вызывал критику лишь в той части, которую можно было сопоставить с сочинениями более ранних авторов, то есть уже при рассказе о событиях, последовавших за римским завоеванием. Безусловно, следует учитывать, что помимо удовлетворения интереса к неизвестному прошлому популярности труда Гальфрида также (а может быть, и в большей степени) способствовала увлекательность повествования: хроника буквально переполнена интригующими историями о воинских подвигах, любовных приключениях, тайных интригах, коварных заговорах и чудесных избавлениях от несчастий. Лишенная изящной поэтической формы, «История бриттов» даже как занимательное чтение обладала существенным преимуществом перед рыцарским романом, поскольку читателю предоставлялась возможность поверить, что все, о чем он читает, происходило на самом деле.