— Ты-то как можешь так говорить? Если бы не папа, вы с Вольфом давно бы поженились.

— Но он же твой папа, Стефан. Я знаю, рабби Соломон первый тебе скажет, что его нужно уважать.

— Рахель, мама с папой уже не любят друг друга, правда?

— Время теперь такое, Стефан. Все из-за этого проклятого времени.

— Ладно, можешь не объяснять.

— Значит, на следующей неделе ты станешь взрослым мужчиной, — переменила она тему. — Бар-мицва у тебя будет совсем скромная...

— Главное — принести клятву жить как еврей, — ответил он.

— Ты уже взрослый.

— Не волнуйся, Рахель, Вольф вернется. Я слышал, как ты ночью плакала. Не волнуйся. Я все понимаю про тебя и Вольфа и хочу, чтобы ты знала, как я рад, потому что после дяди Андрея он самый лучший человек на земле. Он так хорошо мне объясняет, каким нужно быть и как себя вести — все, что должен был объяснить мне папа...

— Я хочу, чтобы он вернулся, — побледнев, но все же улыбнувшись, сказала Рахель, — я так хочу, чтобы он вернулся...

— Он сказал, что вернется на мою бар-мицву, значит, так оно и будет.

* * *

Кабинет Александра Бранделя временно превратили в синагогу, как это бывало в миллионах других мест на протяжении двух тысяч лет, когда совершались обряды вопреки запрету. Рабби Соломон, облаченный в старинное одеяние раввинов, развернул свиток Торы и запел, повернувшись к тому месту, где должен стоять алтарь и где собрались Ирвин Розенблюм, Андрей, Алекс и еще трое бетарцев. Позади стола жались друг к другу Рахель, Сусанна, Дебора и много друзей Стефана. У дверей одиноко стоял Пауль — тень того человека, который когда-то был доктором Бронским.

Стефан слегка вздрогнул, когда мама провела рукой по талесу[60], оставшемуся еще от ее отца. Со времени оккупации талесы шить перестали, и рабби решил, что мальчик наденет этот талес как символ передающейся из поколения в поколение традиции. Много месяцев Стефан готовился к этому дню.

Стефан взглянул на дверь, надеясь увидеть в последний момент Вольфа, но там стоял только отец. Стефан робко улыбнулся Рахель.

Рабби Соломон посмотрел на собравшихся. ”Вот и еще один мальчик готов исполнять заповеди, стать стражем Закона, взвалить себе на плечи тяжелую ношу еврейства”. Старый раввин вызвал виновника торжества к публичному чтению Торы.

Мальчик подошел к лежавшему на столе свитку Торы, коснулся его краем талеса, поцеловал край талеса, которым он коснулся Торы, и начал читать Моисеев Закон.

Глядя на присутствующих, Стефан читал наизусть тоненьким голоском, в котором звенела щемящая тоска многовековых преследований. Собравшиеся были поражены. Даже рабби Соломон не мог припомнить случая, когда бы мальчик читал так уверенно, проникновенно и музыкально.