Шериф ал-Медени в последний момент снова снабдил меня мудрыми советами. Он предостерегал меня от хитрых спекуляций, которым я мог бы подвергнуться со стороны туземцев, не уставал напоминать о необходимости самообладания и терпения и рекомендовал быть снисходительным со слугами и теми чужими людьми, которые из любопытства или корыстолюбия слишком часто будут занимать мое время и труд. Он описал мне лживого, но по сути безобидного короля Логона, еще раз подчеркнул необходимость быстрого и скрытного путешествия через опасную местность и развил основные моменты той высокопарной речи, с которой я должен буду обратиться к гордому Абу Секкину (он хорошо его знал и считал, что, несмотря на все превратности прошедших лет, его высокомерие не было поколеблено).

Я же не переставал удивляться житейской мудрости и знанию людей моего друга. Какой враждебной должна была быть к нему судьба, если с такими свойствами, служащими мерилом в полу-цивилизованных странах ислама, он не достиг в жизни большего! И тем не менее он был неутомимо деятелен и не упускал возможности что-либо приобрести. И на этот раз он отправил с нами великолепную лошадь, чтобы продать ее Абу Секкину (у того было много рабов и мало лошадей), доверив животное и сопровождавших его рабов моему попечению.

Проезжая около полудня через город к южным воротам западного города в сопровождении Бу Аиши, которого я не надеялся застать в Куке после своего возвращения из Багирми, шерифа, старого Катрунера и Хадж Хусейна, я не мог справиться с чувством некоторого сожаления по поводу моей отложенной поездки в Вадаи, услышав, как публичный глашатай оповещал жителей о том, что под страхом строгого наказания запрещается позволять себе хоть малейшие высказывания против короля Вадаи и его правления. Посланец последнего, имам Хабиб ибн Джазули, доставил шейху дружественное послание и подарки своего господина, и повсюду царили радость и удовольствие. Вот когда мне было бы всего удобней и безопасней отправиться к королю Али в сопровождении этого хотя и фанатичного, но все же чрезвычайно честного и в какой-то степени образованного человека. Я ни в коей мере не был уверен, что через год дружественные отношения между двумя соседними правителями сохранят ту же теплоту.

У ворот меня должны были дожидаться Киари, Мохаммеду и раб шерифа, но вместо первого я увидел лишь его слугу с вороной лошадью, которую кашелла Бира предназначал своему покровителю Абу Секкину. Самого Киари дела еще задерживали в городе, но он передал, что присоединится к нам на следующий день. Мои друзья и слуги сопровождали меня три четверти часа до деревушки маленького округа Кайне, в которой переночевал Альмас с моим караваном. Здесь мы попрощались друг с другом с той серьезностью, которую несет в себе предполагаемая разлука на всю жизнь, потому что изо всех я мог надеяться увидеть вновь лишь шерифа, чье здоровье, однако, внушало мне обоснованные опасения. Казалось мало вероятным, что я когда-либо встречу Хадж Хусейна в Южном Марокко, а Феццан, родина Катрунера, который помимо всего был уже далеко не юноша, все еще был слишком жив в моей памяти, чтобы у меня возникло желание посетить его снова. Итак, я был доволен уже тем, что из всех моих прежних спутников у меня, несмотря на все его недостатки, оставался по крайней мере верный Хамму. Сознание того, что мы направляемся в непривычное для нас окружение, связывало меня с ним еще теснее.