До этого места песчаная почва постепенно уступает место земле, где перегноя больше и где наряду с духном выращивается дурра. Посевы бобовых, широко распространенные вблизи Нгорну, здесь исчезают, богаче становится древесная растительность. Через пять часов после нашего отъезда мы добрались до Дазавы, где намеревались переночевать, так как здесь к нам хотел присоединиться Киари. Но оказалось, что деревня покинута. Поскольку ее жители поселились неподалеку и среди них был знакомый нашего кингиама, мы направились туда, но встретили не слишком дружественный прием и вернулись в покинутую деревню, где в нашем распоряжении были по крайней мере пустые хижины. Чуть позже друг Киари, дружелюбный человек (его сначала не было в деревне), принес нам немного дурры для лошадей и скромный ужин для людей, но самого кингиама мы прождали напрасно.

Заехав в Дазаву, мы несколько отклонились к западу от большой военной дороги, которая вела от Нгорну к Еди — цели следующего дня нашего путешествия. Через несколько минут хода в восточном направлении на следующее утро (1 марта) мы снова оказались на ней. Однако из-за большого скопления воды нам часто приходилось двигаться западнее дороги, шедшей в юго-восточном направлении. В прошедшую ночь мы слышали предостерегающие удары барабана из близлежащих деревень. Многие из них оказались покинутыми не столько из-за наступающего озера, сколько потому, что их немногих жителей не хватало для защиты от нападающих будума. Жители оставались еще в маленькой, хижин в восемнадцать, канурийской деревне Алиа, которую мы миновали часа через полтора после отъезда. От нее мы отклонились еще больше к юго-востоку и еще через два часа добрались до большой деревни Муршилла, состоявшей по меньшей мере из 200 хижин. На три четверти ее населяли канури, а на одну четверть — местные арабы шоа.

Ландшафт чуть ли не с каждым шагом становился красивее и разнообразнее. Разрозненные до сих пор акации образовывали теперь настоящий лес, причем не ограничивались акацией сайяль и карад. Здесь в большом количестве стала встречаться Acacia steno-сагра с коричневато-красной корой, которую борнуанские шоа называют тальха. Наряду с ней часто появлялись два других бобовых дерева (калуль со стручками длиною почти в фут и сасса с маленькими стручками). Все они были увешаны и обвиты вьющимися растениями, и почти на всех росли съедобные, благоухающие сладкие плоды. В кронах деревьев царила громкоголосая и оживленная жизнь больших и малых птиц, а на залитых водой лесных полянах пребывали большие стаи венценосных журавлей (Balearica pavonina), которые создавали волшебно красивую картину, выделяясь на окружающем фоне своими белыми перьями на крыльях и на хвосте, темным, переливающимся опереньем на шее и груди и изящным золотисто-желтым венцом на темени. Широкие, постоянно встречающиеся тропы слона тянулись через сухопутную дорогу к озеру, а другие следы свидетельствовали о присутствии буйвола. Местность особенно оживляли небольшие караваны тяжело груженных быков или ослов, над которыми тут и там возвышались отдельные верблюды. Они везли на рынки в Нгорну и Куку сельско-хозяйственные продукты и ремесленные изделия или же возвращались оттуда порожняком.