Светлый фон

Упорный Сева не унимался, снова звонил, его узнавали, ругали, он вешал трубку и опять набирал «03», пока не нападал на нового, ничего не знающего медика. Но таких вскоре не осталось. Тогда Сева научился менять голос, говорил, как шпионы в кино, через платок, давал для отвода глаз номера соседних квартир, а потом караулил «неотложкку» во дворе и, плача, молил очередного врача спасти маму. Его вызывали к директору школы, таскали в детскую комнату милиции, грозились отправить в больницу для умалишенных детей… Дядя Жора его сначала просил, потом ругал, бил, а после, махнув на все рукой, стал редко бывать дома.

«У жены рот землей обметан, а он вином горе заливает и веревочкой завивает!» – ворчала бабушка Аня.

Что означает «завивать горе веревочкой», я так и не понял, даже дядя Коля Черугин не смог мне объяснить, сказал: «Есть такое фигуральное выражение».

Поднявшись на третий этаж, я привычно два раза нажал кнопку звонка и стал ждать, рассматривая названия газет и журналов. Корнеевы выписывают «Вечернюю Москву» и «Работницу», у Гольдинеров вырезками обклеен весь ящик: «Правда», «Литературная газета», «Новый мир», «За рубежом», «Наука и жизнь», «Юность», «Иностранная литература». Только у тети Клавы и бабушки Ани ящик без единого названия, зато с замком.

Эх, плохой из меня вышел ликвидатор безграмотности – никудышный!

 

27. Надомницы

27. Надомницы

– Кто там? – подозрительно спросил строгий голос. – Если «неотложка» – мы не вызвали!

– Это я!

– Кто – я? По какому вопросу?

– Тетя Клава, это – я, Юра…

– Какой еще такой Юра? – В голосе появилось ехидство.

– Племянник.

– И чего же тебе надо, племянничек?

– Проведать.

– Неужели соскучился?

Послышался лязг отпираемых замков: один, второй, третий. Тимофеич всегда злится, мол, даже в госбанке таких запоров и задвижек в помине нет. Дверь приоткрылась на длину железной цепочки. В образовавшую щель на меня с подозрением глянул маленький мутный глаз, и вдруг раздался крик:

– Убирайся отсюда, шпана проклятая! Милицию вызову!

– У вас телефона нет, – буркнул я и, сообразив, в чем дело, снял темные очки.