— Странно, здесь не только ты вспоминаешь Достоевского, — произнес Азаров.

— А кто еще?

— Не важно. — Азарову не хотелось сейчас говорить о Соланж. — Важно другое, это симптом.

— Иногда мне кажется, что Россия — это самое больное общество, которое только существует на земле. И никакие ни лекарства, ни операции не способны его вылечить. Так что же случилось, что ты решил уехать?

Азаров кратко рассказал о том, что произошло утром. Герман Владимирович молча слушал сына, и ему вдруг в какой-то момент показалось, что отец стал меняться в лице. Его перекосила болезненная гримаса.

— Папа, тебе нехорошо? — обеспокоенно спросил Азаров.

— Нормально. Продолжай.

— Да, собственно, все. После этого инцидента я решил, что оставаться тут будет неправильно. Да и опасно. Еще неизвестно, что способен выкинуть Михаил.

— Вот паршивец, кидаться на брата с ножом. Такого даже я от него не ожидал. Ничего, я ему выскажу все, что думаю о нем.

Герман Владимирович резко встал с кровати, но вдруг лицо перекосилось, а затем его тело почти сложилась пополам.

— Отец, что с тобой? — вскочил со стула Азаров.

— Сердце, очень болит сердце, — простонал Герман Владимирович.

Чтобы он не упал, Азаров обхватил его за плечи.

— Немедленно ложись!

Герман Владимирович не лег, а скорее упал на кровать и схватился за сердце.

— Такой боли я еще не испытывал, — пробормотал он побелевшими губами.

— Отец, держись, я сейчас сбегаю за Софьей.

Азаров вылетел из комнаты. Софья Георгиевну он нашел в ее спальне.

— Софья, у отца плохо с сердцем! — прокричал он с порога. — Берите лекарства и бежим к нему.

После укола Герман Владимирович заснул. Только тогда Софья Георгиевна устало опустилась в кресло.