Однако, вопреки созданной хронистами и литургическими поэтами картине подавляющего мученичества, отнюдь не исключением были и другие варианты поведения – менее героические, зато более совместимые с жизнью: бегство, сдача в плен и переход в христианство. Бегством – по Украине, а также в Польшу, Литву, Румынию, Венгрию, Моравию, Богемию – спаслись как минимум восемь тысяч человек из украинских областей, за исключением Червонной Руси (то есть примерно одна пятая всего еврейского населения региона); мы узнаем об этом из постановлений зарубежных еврейских общин о поддержке около двух тысяч беженцев в год. Сходным образом, благодаря константинопольским документам о выкупе пленных мы знаем, что несколько тысяч сдались в плен татарам, были проданы туркам и вызволены балканскими соплеменниками. И наконец, несколько тысяч из страха приняли веру гонителей – недаром король Ян Казимир издал универсал, позволявший невольным выкрестам вернуться в иудаизм.
То же самое относится и к поведению германских евреев в 1096 году. Хронисты, стремясь оправдать слишком радикальное активное мученичество, в то же время стеснялись случаев смены веры и, по-видимому, не стремились их расписывать. Но судя по тому, что сам император решал вопрос о возвращении апостатов в иудаизм, а раввины отвечали на вопросы общин, как вести себя с раскаявшимися отступниками, таких вынужденных выкрестов было немало.
Поэтому не стоит думать, будто отношение к другому как к нечистому, к чужой вере – как к мерзости и осквернению, которому предпочтительней смерть, и, наконец, мученичество – вплоть до суицида и инфантицида – были нормой в иудео-христианских отношениях в Средние века и раннее Новое время. Подобное отношение и поведение практиковало, скорее, радикальное меньшинство среди ашкеназов, остальные все же прятались, бежали, на худой конец – крестились, а потом старались вернуться в свою веру и общину. А кроме того был более жизнеутверждающий сефардский (и итальянский) сценарий, подразумевающий другую модель отношений с иноверцами.
* * *
Ашкеназов, евреев Германии, Франции и Англии, а с позднего Средневековья и Восточной Европы, и сефардов, евреев Пиренейского полуострова, всегда сравнивали и противопоставляли. Удивительно, как эти две группы, два субэтноса, на общем религиозном и языковом фундаменте (Библия, Талмуд, иврит) под воздействием сходных условий (христианского окружения и христианского государства) построили во многом различные культуры. Они пользовались разными правами и играли разную роль в своих государствах: сефардские общины обладали уголовной юрисдикцией, сефарды-врачи и финансисты из поколения в поколение присутствовали при королевских дворах, ашкеназы же отлучали «коллаборационистов», сотрудничающих с христианской властью. Они говорили на разных языках, по-разному относились к своим монархам, к своим богачам, к своим женщинам. Следовали разным галахическим традициям. Развивали разные литературные жанры. Даже свитки Торы они упаковывали по-разному: ашкеназы – в тканевые чехлы, «мантии», сефарды – в деревянные и иные твердые футляры.