В о з н и ц а  вносит второй ящик, надвигаясь на Козелкова и оттирая его.

К о з е л к о в. Ты что, дубина? Гляделки-то открывай!

В о з н и ц а. Уж извини, Артемий Дормидонтыч! Я ненароком и зашибить могу. (Подмигнул Наде.)

К о з е л к о в. Ну, ладно, ладно… ладно…

Возница поставил ящик и ушел.

Вот с какими, вот с какими приходится жить… Прошу вас, почту вам принес.

Н а д я. Почту? Спасибо. Но позвольте! Ведь это мои телеграммы! Из Питера, потом из Красноярска…

К о з е л к о в. Ваши. Владимиру Ильичу.

Н а д я. Но как же так? Последняя телеграмма пришла сюда неделю тому назад?

К о з е л к о в. Так точно.

Н а д я. А из Питера лежит без малого месяц?

К о з е л к о в. Вот именно. Без малого месяц. (Понизив голос.) А почтарь на что? Пьяница и доносчик. Ну, он — по добровольной склонности. А вот лавочник при вас — официально, вместо станового, заседатель, называется. Такая скотина, пассэ муа ле мо, интеллигенцию ни в грош не ставит. Какие унижения приходится терпеть!