Она трясет головой.

– Всех забрали. – Мать оскаливается, словно загнанная в угол собака, которая не сдается, огрызается. – Мужа, сына, шурина – всех. Эсэсовцы повезли их в тюрьму, а наутро обещали отправить оттуда в лагерь. В Бухенвальд.

В глазах у меня темнеет. Я его подвела. Пол уходит из-под ног, и я обеими руками вцепляюсь в перила, чтобы не упасть.

– Я ходила в гестапо, но меня оттуда выгнали. А ведь они ничего плохого не сделали. – Она плачет, поднимая руки к искаженному болью лицу. – А Вальтер! Он ведь должен был ехать в Англию, начать там новую жизнь, жениться, быть счастливым. А что теперь? Как я их оттуда вытащу?

В бессилии я опускаюсь на нижнюю ступеньку лестницы:

– Не знаю.

Что же я наделала? Почему не пришла раньше? Надо было найти возможность выскользнуть из дома сразу, как только я прочла тот страшный приказ. Прячу лицо в ладони. Вижу Вальтера, его улыбку, глаза. Кажется, даже чувствую его запах, теплый и нежный.

– Дети напуганы, – продолжает фрау Келлер, и я поднимаю голову. – Нам некуда идти, только в еврейский дом, утром. У нас не осталось ничего, кроме одежды, которая на нас. Теперь, даже если Вальтера освободят, нам все равно нечем будет заплатить налог и он не сможет уехать. Все, что у нас было, пропало. – Ее голос дрожит, дети начинают плакать.

Окружив меня, они смотрят испуганными, отчаянными глазами.

– Простите, – бормочу я.

Никогда в жизни не чувствовала себя такой беспомощной.

Смотрю на часы. Долго не могу понять, что они показывают. Наконец соображаю: меня нет дома уже больше двух часов. А пока я туда доберусь, пройдут все три.

– Я должна идти.

Все молчат, когда я подхожу к герру Шлоссу. Он, также молча, отпирает передо мной дверь.

– Я не такая, как мой отец, – говорю я им, уже перешагнув порог. – Совсем не такая.

Стараясь не шуметь, я открываю заднюю дверь нашего дома и прошмыгиваю внутрь. В коридоре тем но, и на миг во мне просыпается надежда, что, может быть, мне повезло и они уже легли спать. Но тут в конце коридора возникает силуэт, и мамин голос, пронзительный и громкий, разрывает тишину.

– Где ты была, черт тебя побери?! – Она подбегает, вцепляется в мои плечи худыми, длинными пальцами, неожиданно сильно встряхивает и кричит мне прямо в лицо. – Ты глупая, бестолковая девчонка! Тебе же запретили выходить. Я обзвонила всех, кого могла, но никто о тебе ничего не слышал, – выпаливает она на одном дыхании. – Я позвонила отцу, я уже собиралась звонить в полицию!

Мы выходим в прихожую, и тут я вижу Берту: ее испуганное лицо в слезах, руки трясутся. Меня охватывает стыд.