На каком именно континенте? На каком-то определенном? Или дело происходит в Британии, жители которой называют «континентом» Европу? Но откуда в Британии узбек с велосипедом, мороженщицы и летние лагеря? Северный сленг? Почему не «материк» тода? Взгляд туманится, голова кружится, притыренный читатель сдается и машет рукой. «Пусть было как было, ведь как-нибудь да было». И в этот момент на него падают – не бесконечно долго рушатся лишними килограммами – а одномоментно и неожиданно какие-то тетя Нина, Веркина мать, Сашенька, Артем, друзья Артема и какой-то Митя. Теперь-то читатель тоскует об навеки ушедшем узбеке: эх, если бы на нем, таком простом и понятном, все бы и закончилось! Молча шел, толкая которого велосипеда; от него не было вреда и утомительных, разламывающих голову подробностей.
День так и не разгадан, но это неважно. Зато появляется некий Митя, который любил приспать с юной Сашенькой. «Что ж? – пожимает плечами замордованный читатель, – если есть Сашенька, должен же кто-нибудь с ней спать».
Митя исчезает так же случайно, как необязательно появился – впрочем, здесь все герои таковы: от мороженщицы с коробочкой до мужчины, другого, того, не как первый – покрепче и кряжистого в континентально закатанных джинсах (стиль и темп рандомного мелькания персонажей задал, конечно же, узбек). Потом мы долго вчитываемся в скучно описанное детство Сашеньки, зачем-то узнаем о холодеющих бледных ногах Сашиной мамы (но она, вопреки совету Брюсова, не закрывает их, а растирает камфарой), о школьных годах и успехах в математике… и вдруг спохватываемся: «Стоп! Баста! В этой книжке ничего не происходит и ничего не произойдет».
Пролистываем бегло пять страниц, десять, двадцать – и точно: ни с кем ничего не происходит. У самого Орлова есть на это удобное объяснение: он, понимаете ли, «активный реалист». Это такой придуманный им якобы противовес «литературе-развлечению и литературе-терапии». Что было бы похвально, но взамен нам предлагаются некие «литература-осмысление и литература действия». Перефразируя классиков – немолодой человек солгал: у него не было ни осмысления, ни, тем более, действия. Да и литературы тоже не было.
Группу «активных реалистов», к которой себя причисляет Орлов (а то и считает отцом-основателем) правильней было бы переназвать в группу «вагонных рассказчиков», которые тянут и тянут свой бесконечный рассказ, пользуясь беспомощностью попутчика. На этом фоне даже канонический рассказ возчика от Ильи Ильфа выглядит искрометным шедевром с фабулой, интригой и финалом: