– А как же их жены? Дети? Почему они не поехали с вами?

– Никто из них не двинулся бы со своего места, не зная, что случилось с их мужьями и с отцами их детей, – услышали они голос Марии.

Лусия повернулась и увидела, что мать уже снова открыла глаза.

– Я пыталась их убедить, – добавила она, – но они отказались наотрез.

– Может, они смогут потом последовать за вами, уже после того как отыщутся Эдуардо и Карлос.

– Если только они отыщутся когда-нибудь. – Мария тяжко вздохнула. – В Гранаде бесследно исчезли сотни людей, Лусия. Пропадают и испанцы, и цыгане. – Мария прижала к сердцу дрожащую руку. – Этот город забрал у меня троих моих сыновей… – Голос у Марии сорвался, словно у нее уже не было ни сил, ни смелости для того, чтобы озвучить свою мысль до конца. – Рамон тоже пропал. Пошел к себе в апельсиновый сад и не вернулся…

– Dios mio! – сокрушенно прошептал Менике и перекрестился. Услышать из первых уст о той трагедии, которая разворачивалась сейчас в Испании, увидеть людей, переживших все эти ужасы, это все равно что самому побывать на родине. Никакого сравнения с теми газетными статьями, которые он постоянно читал. Лусия, та уже плакала в открытую, не пряча своих слез.

– Мамочка! – Она подошла к матери и обвила руками ее худенькие плечики. – Но, слава богу, хоть вы с Пепе спаслись и теперь вместе с нами.

– А мама ведь вначале не хотела никуда ехать, – подал голос Пепе. – Но тогда я сказал, что не оставлю ее там одну, и она согласилась… ради меня.

– Не хочу иметь на своей совести еще один грех, – вздохнула Мария. – Век бы себе не простила, что не сумела спасти от смерти и Пепе. Ведь он наверняка бы умер от голода в Сакромонте. Там не было еды… вообще ничего не было, Лусия.

– Зато здесь, мама, полно еды. Скоро сама увидишь. Еды будет много, и вы сможете наесться вдоволь.

– Gracias, Лусия. Но можно ли мне вначале прилечь где-нибудь?

– Ложись на мою кровать. Пойдем, я помогу тебе.

Менике проводил взглядом Лусию, которая повела мать к себе в спальню. Потом он глянул на Пепе.

– Пожалуй, я налью себе немного бренди. А ты что скажешь?

– Нет, сеньор. В нашем доме мама запрещает всякое спиртное. К тому же мне только тринадцать лет.

– Прости, Пепе. А я решил, что ты постарше. – Менике доброжелательно улыбнулся мальчику и налил себе немного бренди из графина. – Судя по всему, ты – храбрый парень, – заметил он и опрокинул рюмку.

– Нет, это не я храбрый. Когда у нас на улице появились гвардейцы, искали молодых парней, чтобы увести их силой, мама спрятала меня в хлеву под соломой. Меня они так и не нашли, зато увели нашего мула.