– Она… – Но я не нашел достаточно грубого слова для того, что чувствовал по отношению к тете Джулии. – Она совсем не такая, как я представлял.

– Что ты представлял? Что она окажется святой и возьмет тебя к себе?

– Ну… да.

– Разве она не взяла тебя?

– Она запихнула меня на чердак.

– Оди, ты когда-нибудь молился о том, чтобы невредимым добраться до Сент-Луиса?

– Конечно.

– Но то, что ты нашел тут, не стало ответом на твои молитвы?

– Дом, сестра Ив. Я молился о доме. Дом тети Джулии не такой. Я молился совсем не об этом.

– Я уже говорила тебе, что есть лишь одна молитва, на которую точно ответят. Ты помнишь?

Я никогда не забывал, потому что это звучало просто и утешительно.

– Вы говорили молиться о прощении.

– Как думаешь, может, тете Джулии нужно прощение? И как думаешь, сможешь ли ты найти его в своем сердце? Из того, что ты мне рассказал, в сложившихся обстоятельствах она сделала все возможное.

Вид на реку из беседки был обманчив: отражение голубого неба скрывало грязный цвет воды. Я смотрел на реку, ища в себе желание простить тетю, но сердце мое оставалось непреклонным.

– Я не могу жить в том доме, – сказал я.

– Ты можешь снова присоединиться к походу, если хочешь. Уискер определенно скучал по тебе и твоей гармонике.

Ее слова стали спасением, которое я искал. Я сказал: «Да, да» – и благодарно обнял ее.

– Я должна быть уверена насчет Эмми, – сказала она с мрачной серьезностью. – Она особенная, Оди.

Я думал, что понял, о чем она. По пути из Сент-Пола я много размышлял про Эмми, увязывая странности друг с другом. Как она ждала нас в своей комнате у Брикманов, уже одетая, как будто понимала, что уйдет. Как она знала еще до того, как убитый горем мужчина будет угрожать сестре Ив дробовиком, что «Прекрасная мечтательница» спасет положение. И как давным-давно она понимала, насколько важно было, чтобы в моем ботинке лежали те пятидолларовые купюры. Я верил, что наконец увидел то, что увидела сестра Ив, когда впервые взяла Эмми за руку.

– Вы видите прошлое, – сказал я. – Она видит будущее.