Стремление государства соблюдать трезвость тыла не выдержало испытания суровой действительностью военной поры. Признание роли алкоголя в качестве действенного стимула к ударному труду со временем потребовало расширить практику выдачи водки особо отличившимся на трудовом фронте. Государ – ство ввело плановое обеспечение водкой рабочих и служащих, при этом исключительное право разрешать выдачу поощрительных алкогольных фондов принадлежало только Государственному комитету обороны и Совнаркому Союза ССР. Собственные поощрительные фонды на водку при этом имело Главное управление лагерей НКВД, а назначением и распределением указанных фондов ведал лично Сталин[676]. Среди гулаговских объектов, удостоенных внимания вождя, был уже упоминавшийся нами в связи с предвоенным письмом Закитина Норильский никелевый комбинат НКВД, созданный на базе норильского исправительно-трудового лагеря. Туда, за Полярный круг, по распоряжению Сталина на первую половину 1945 года было доставлено 68 тысяч декалитров водки и вина на 10 тысяч рублей. Все это предназначалось для энкавэдешной администрации комбината и отчасти инженерно-технического состава. Удивительно, но уже в зимние месяцы 1945 года производительность труда на комбинате возросла на 40–50 % против нормативной.

Между тем, представители партийно-государственной и военной номенклатуры отнюдь не ограничивали себя в употреблении разнообразных напитков. Как в довоенный период в советском обществе существовала «иерархия потребления», означавшая разную степень доступности товаров и продуктов для различных социальных групп и слоев, так и в годы войны, в условиях различных ограничений и фактического запрета продажи алкоголя в государственных торговых сетях, быстро сложилась «алкогольная иерархия». В годы войны пайки стахановцев и близко не могли сравниться с продовольственными наборами спецбуфетов, причем это касалось в равной степени алкоголя и продуктов. Особенно разительный контраст с простыми тружениками представляла, разумеется, высшая номенклатура. Например, обеспечение самого молодого сталинского наркома – тридцатичетырехлетнего Дмитрия Устинова выглядело так: «Доставлено 6 июня 1942 г. на дачу наркома: водки – 3 бутылки, отборного вина и шампанского -8 бутылок, пива – ящик, икра зернистая, колбасы, севрюга, сухая дыня, лимоны, шоколад в наборах…»[677].

Как в Центре, так и на местах номенклатура была далека от голодающего населения. Особенно вопиющая картина складывалась в тыловых областях и районах, где в самое голодное время начальство открыто и вызывающе вело «шикарную жизнь». Ряд документов проливает свет на конкретные формы «алкогольной иерархии». В сентябре 1942 года жительница Челябинска Р.А. Роговская написала члену ЦК ВКП (б), заместителю председателя Совета народных комиссаров Р.С. -Землячке: «Мое письмо вызвано необходимостью сообщить Вам, Розалия Самойловна, о делах, по-моему мнению, недопустимых в настоящее время. Дело в том, что я в течение двух месяцев работала в центральной столовой города и была свидетельницей ряда банкетов, устраиваемых рядом организаций (Наркомстрой, Обком ВКП(б) и Облисполком, Киевский Мединститут и др.) На этих банкетах расходовались остродефицитные продукты в больших количествах (мясо, масло животное, яйца, мука, хлеб, рыба, овощи, водка и др.) и тратились большие деньги. Обком ВКП(б) и Облисполком на банкеты расходовали средства из местного бюджета.