Я замираю. Голос знакомый, но это же не может быть…
– Пусти меня! – хрипит он.
И я отпускаю. И падаю.
Нож со звоном летит на землю. Это невозможно. И все-таки…
Раздается кашель, кресало чиркает о кремень, и вспыхивает маленький огонек.
Из темноты появляется лицо Пьетюра. Он в крови и синяках, как и я сам, а когда он улыбается, я замечаю, что у него сломан зуб.
– Да будет тебе известно, – хрипло говорит он, – что я не дам себя задушить.
Не задумываясь, я набрасываюсь на него с объятиями. Даже если он оттолкнет меня – пускай. Но он так вцепляется в меня, будто и сам тонет, а я – спасительное бревно, брошенное добрым человеком в коварные морские волны.
Когда он отстраняется от меня, лицо его серьезно.
– Вижу, ты навестил Оддюра.
Я понимаю, что он вспоминает тех двоих, которые гнались за ним по берегу много лет назад. И что, прикончив Оддюра, я и сам сделался злобным и бессердечным мерзавцем, едва ли лучше тех людей, которых я убил. Я не могу взглянуть в глаза Пьетюру.
Но в голосе его нет упрека, только ласковое беспокойство.
– Твое лицо… Нужно обмыть раны.
Я пытаюсь отмахнуться от него, но он достает бутылочку с жидкостью – судя по запаху, это
– Ради всего святого, посиди смирно.