Мы с Трушиным шли плечом к плечу, и я увидел: за порушенной, без крыши, фанзой — человек. В кепке, в куртке и шароварах хаки, в тапочках. То показывается из-за стены фанзы, то скрывается. А чего топтаться? Выходи, сдавайся, деваться тебе некуда.
Человек опять высунулся из-за фанзы и вдруг вскинул карабин, и, прежде чем услышался выстрел, меня ударило, как пулей или осколком, предчувствием нелепости и непоправимости этого выстрела. Рядом упал Трушин, я уловил винтовочный хлопок и кинулся к Федору. И тут меня словно рубанули чем-то по горлу. В мозгу успело огненно вспыхнуть: «Пацаны в драке били ребром ладони в кадык, но было не так смертельно больно», — и, падая на Трушина, я ощутил ту же непоправимую нелепость и второго выстрела из гаоляна. Кто-то голосом старшины Колбаковского закричал:
— Окружай фанзу! Бей гранатами! Ни одного не оставляй в живых!
* * *
* * *
Он почувствовал, как до него дотронулись: до головы — приподняв ее, до руки — сжав запястье, ища пульс. Он слышал глохнущие, как в вязком тумане, голоса:
— Замполит мертв.
— Наповал... Вот несчастье-то! А ротный?
— Не разберешь...
Он хотел сказать, что слышит их, что еще жив — пока не убит, и не мог вытолкать слов из простреленного горла, — слова тонули в бульканье и хлипе крови.
Что «жизнь прошло насквозь»... И. Козлов
Что «жизнь прошло насквозь»...