— Как бы там ни было, а некоторые части в районе Ванемяо уже грузятся в эшелоны. Хотя основная эвакуация, как поговаривают, будет в октябре, а то и позже...

Пусть грузятся! И эшелоны эти пойдут куда-то — на север, запад или восток, — но только не на новую войну. Хватит! Отвоевались!

В середине сентября мы провожали на Родину отдельный саперный батальон, где у Феди Трушина был дружок-земляк.

Вагоны были украшены красными флажками, плакатами, еловыми ветками — совсем, как те эшелоны, что шли в мае — июне через всю страну на восток. Теперь пойдут на запад, окончательно до дому, до хаты. Скорей бы и нам!

Мы выкурили с трушинским землячком не по одной сигарете, переобнимались и перецеловались с саперами, а состав все не отправлялся. Вечерело. Взошел ясный месяц, осветил станционные здания, погрузочно-разгрузочные площадки, приземистые склады вдоль путей. На ближнем пруду засеребрилась лунная поляна, а когда месяц стремительно опустился, на воду легла лунная дорожка. Наконец эшелон тронулся под медный грохот оркестра и приветственные выкрики провожающих. Федор и я кричали не тише прочих...

Но что примечательно — эшелон провожали и китайцы: на рукавах красные повязки, в руках красные флажки. И среди этой толпы, поближе ко мне и Трушину, — двое, старый и молодой. Молодой сказал:

— Освободили нас и уходят домой.

Старый сказал:

— Первый раз за свою жизнь вижу такое... Чтобы пришедшие с оружием добровольно уходили...

Китайцы говорили на сносном русском и громко, чтоб мы их услышали. Федя и я их услышали...

Мои солдаты — мальчишки, непоседы, и заводила у них Вадик Нестеров — раздобыли футбольный мяч, принялись усердно пинать его, в итоге высадили стекло в казарме. Старшина Колбаковский, вне себя от гнева, грозил им всяческими карами, но это не могло заменить стекла. И чтобы как-то, временно, заделать дыру в окне, он принес свернутый в трубочку плотный лист бумаги. Объяснил мне:

— Нашел в каптерке. От прежних хозяев осталось, заховали за шкафом...

Развернули трубочку. Это был цветной портрет и, как нам перевели, с надписью: «Император Пу И, главнокомандующий морскими, воздушными и сухопутными войсками Маньчжоу-Го». Хоть и засижено мухами, но золотые эполеты, золотой пояс, атласная лента наискось, через плечо, весь мундир, до самого живота, — в орденах, а сбоку — сабля, император как бы опирается на нее. Хилый, тщедушный очкарик, загримированный под военачальника. Соплей можно перешибить. У этой марионетки было двухсоттысячное войско, которым безраздельно командовали японцы. Впрочем, как и самим императором.