Какая это была тоненькая, изглоданная болезнью рука, поистине кожа до кости, ничего больше. Но глаза смотрели весело, сухие губы улыбались. Она шла сама, своими ногами, то и дело взглядывая на него, как бы приглашая полюбоваться ею, и время от времени повторяла:

— А я не устала! Ни капельки! Ни на вот столечко…

«Все мы, если копнуть поглубже, дети, — думал Вершилов, вернувшись в свой кабинет. — Все какие есть. Даже старые, умудренные долгой жизнью, сумевшие набраться житейского опыта, все одно дети…»

Ему представилась робкая, особенно неожиданная улыбка на худом, обтянутом лице Елизаветы Карповны, ее просветленные глаза, худенькая рука, доверчиво лежавшая в его руке…

Она вдруг поверила в свое выздоровление, да чего там она, он, доктор Вершилов, перевидавший стольких больных на своем веку, стольких лечивший, порой даже успешно, он тоже вроде бы поверил в то, что она выздоровеет. Почти поверил…

Обеими ладонями он прикрыл глаза. Долго сидел вот так вот за столом, не отнимая рук от лица. Что за тяжкая у него должность — лечить людей! А если вылечить невозможно? Если, сколько бы ни пытался, все равно понимаешь, ничего не получится, не победить хворобу, как ни старайся, что тогда?

Покойная няня Кира говорила когда-то: «Самая что ни на есть злая должность у докторов»…

И в самом деле: злая, беспощадная, прежде всего для самих врачей, ибо они-то знают свои возможности, понимают, когда могут сделать все, когда ничего не могут сделать. А больные верят им, верят, ну и что с того?

Ведь бывает и так, человек верит решительно каждому слову врача, потом видит, ничего не получается, нет никакого улучшения, напротив, становится все хуже, и он начинает обвинять во всем кого же? Да все того же врача, который вроде бы сулился помочь и не сдержал слова. А он-то так надеялся, так верил, но врач не сумел помочь. Не сумел или не захотел?

И вот уже ищут новых врачей, новые лекарства, допытываются: какие еще имеются средства удержать, спасти жизнь? Тогда пышным цветом расцветают всякие бабки, травники, знахари, чародеи местного значения, которые лечат кто чем — гипнозом, травами, самодельными микстурами, какими-то загадочными настоями, никому не ведомыми соками, а случается в конечном счете — и простой водой безо всяких примесей. И конечно же не спасают. Да и как спасти безнадежного?

Как помочь? Чем? Только одно остается доступным врачу — настоящему врачу, считающему себя честным, преданным своему долгу, — облегчить страдания. Только одно это, ничего другого…

И еще: как быть с правдой? С самой обычной, буквально понимаемой правдой. Говорить или не говорить все то, что следует сказать?