Надо отдать должное Вареникову: он держался спокойно, даже вызывающе, ироническая усмешка прочно прижилась на его губах, почти каждый вопрос он повторял, словно бы не веря, словно бы сомневаясь. «Так, — говорил он. — Стало быть, где и когда я познакомился с моим пациентом Ткаченко? — И, переждав какое-то время, как бы обдумывая каждое слово, отвечал все с той же насмешливой улыбкой: — Это было, если быть совершенно точным, в одна тыща семьдесят седьмом году, в санатории, в Геленджике, в сентябре месяце, когда был так называемый бархатный сезон…»

Он открыто засмеялся в лицо Самсонову, секретарю партбюро. Это когда Самсонов спросил его: сколько денег он получил у Ткаченко?

«Сколько я получил у Ткаченко? — повторил он вопрос и, помедлив, ответил: — Все мои, если хотите знать…»

Да, так было. Как выразилась Зоя Ярославна, он невероятно фрондировал, показывая всем и каждому свое презрение. Но это все была игра, одна лишь игра, ничто другое.

Потому что, как стало после известно, у следователя во время допроса он резко переменился, раскис, стал умолять о прощении и все валил на Ткаченко, на одного лишь Ткаченко, который добился своего и совратил его, совершенно безукоризненно честного, порядочного, без единой пылинки на совести человека…

«Ладно, — оборвал самого себя Вершилов. — Ни к чему вспоминать о Вареникове. Его нет и больше не будет…»

В дверь постучали. Вошла Клавдия Петровна.

— На пятиминутку, — пропела вежливо, стоя на пороге. — Все уже собрались, ждем вас…

— Иду, — торопливо отозвался Вершилов. — Прошу прощения, как это я оплошал? Вроде бы никогда не опаздываю…

— Бывает, — снисходительно проговорила Клавдия Петровна. — Да и на этот раз припоздали всего лишь минуты на три…

В ординаторской уже все собрались, ждали одного только Вершилова. Правда, почти тут же вслед за ним, запыхавшись, вбежал доктор Самсонов, но на него как-то не обратили внимания, уже привыкли к тому, что он постоянно опаздывает, ему прощали: больная жена, ребенок, жизнь трудная, к тому же еще недавно обитал где-то за городом, случалось, электрички не ходили, хорошо, что Вершилов уступил ему квартиру в Москве, в новом кирпичном доме, он хоть немного свет увидел.

Первой начала докладывать Клавдия Петровна, дежурившая ночью:

— Всего больных в отделении семьдесят три человека, наиболее тяжелые Мотылькова, Ямщиков, Бурмейстер. У Мотыльковой наблюдается известная ремиссия, некоторое клиническое улучшение, последний анализ крови дал повышение гемоглобина, уже не тридцать четыре, а тридцать восемь…

— Стало быть, все-таки улучшилась гематологическая картина, — заметила Зоя Ярославна. — Уверена, это из-за венгерского препарата, только из-за него одного.