— Конечно, здорово, ежели от души все это. А ежели это игра, тогда что?

— Как игра? — не понял Любимов, но Белов не стал пояснять, отвернулся к стене, притворяясь, что засыпает.

А я подумала: до чего же он все же злюка! Или, может быть, просто завидует Любимову? Но мне тут же стало совестно своих мыслей: разве можно вот так вот думать об искалеченном человеке? Даже если он и стал злым, недоброжелательным, следует его простить, потому что — и это все знают — ему очень, очень худо…

Спустя несколько дней Любимов выписался и уехал к себе на родину.

— Начальник подарил мне целую неделю, — сказал Любимов.

— Погуляешь там всласть, я думаю, — вздохнул Тупиков.

— Это уж как водится, — согласился Любимов. Он был откровенно, безоглядно счастлив и не пытался скрыть свое счастье.

— Вот и все, — сказал Тупиков, когда Любимов в последний раз, уже стоя во дворе, помахал ему в окно ладонью.

— Никак скучать уже начал? — спросил Белов.

— Может, и начал, — неопределенно ответил Тупиков. Все еще глядя в окно, он сказал с едва скрываемой завистью: — Если так подумать, хорошо жениться — тоже дело немаловажное!

Белов хмыкнул, а Тупиков продолжал:

— Вот кончится война, Тупиков женится, возьмет себе кралю первый сорт, ни пером описать…

— Ни в сказке рассказать, — продолжал Белов, язвительно усмехнувшись.

— Чего смеешься? — спросил Тупиков. — Думаешь, Тупиков не сумеет выбрать себе красавицу и умницу?

— Суметь-то сумеет, — ответил Белов и замолчал, наверно нарочно, ожидая, что Тупиков спросит, о чем он думает.

Тупиков так и сделал:

— Что ты хочешь этим сказать?

— А то, что на войне всяко может статься, может, и не вернешься домой обратно, тогда и жениться некому будет…

— Ну что ж, — Тупиков попытался улыбнуться, но улыбка у него получилась кривой, какой-то вымученной. — Ну что ж, ежели так, то и говорить не о чем…

— А ты, милок, видать, ехидный изрядно, — сказал новый раненый, занявший койку Любимова. — Дальше, как говорится, некуда…