Однажды Вероника взяла Настеньку с собой в консерваторию на концерт учащихся старших курсов. Настенька принарядилась, надела голубое шерстяное платье — последний подарок старой хозяйки, расчесала волосы на прямой ряд: волосы у нее были — она знала и гордилась ими — редкой красоты — шелковистые, густые, чудесного светло-орехового цвета с золотистым оттенком, сидела в третьем ряду рядом с Вероникой, горделиво поглядывала по сторонам: вот, дескать, какая я, не на балконе где-нибудь, не в заднем ряду, впереди всех сижу рядом с красавицей, равной которой на всем белом свете нет.

Потом на сцену вышел Арнольд, чужой фрак — Вероника знала, у кого он одолжил его, — сидел на нем мешковато, рукава чересчур длинные, фалды чуть ли не до пола, лицо пятнами от волнения: но вот аккомпаниатор сыграл первые аккорды вступления, Арнольд отступил слегка назад, прижал руки к груди.

Он начал петь сперва тихо, как бы поверяя кому-то нестерпимую душевную свою боль; постепенно, вслед за нарастающими аккордами, рос, наливался силой его голос:

Он пел, позабыв о зале, в котором сидят педагоги, знакомые, товарищи и она, Вероника, позабыв о том, что фалды почти подметают пол, обо всем позабыл.

Настенька крепко сжала Вероникину руку.

— Тише, — шепнула донельзя довольная Вероника, не замечая слез, катившихся у нее по щекам.

Еще не кончился концерт, а Настенька уже убежала домой.

— Небось одна не пойдешь, он тебя проводит, — сказала. — А я покамест ужин соберу…

Вероника и Арнольд долго бродили в тот вечер арбатскими переулками. Он крепко держал ее под руку, не спуская глаз с ее лица, ресницы ее заиндевели, стали тяжелыми, румянец то загорался, то вспыхивал на нежных щеках, свежий, чуть припухший рот был полуоткрыт.

— Я не могу без тебя, — говорил Арнольд. — Я понимаю, что недостоин тебя, ты можешь выбрать самого красивого, самого талантливого, кого хочешь…

— Ты — талантлив, — перебивала она его. — Ты даже и не представляешь себе, до чего ты талантлив…

Он не слушал ее, повторяя все время одни и те же слова:

— Не могу без тебя! Не мыслю себе жизни без тебя…

Он проводил ее до подъезда дома, молча стоял перед нею, маленький, замерзший, в распахнутом воротнике пальто виднелась тонкая, цыплячья шея, посиневшая от холода.

Ей стало жаль его, она и сама не знала, любовь ли это или жалость к нему, невзрачному, плохо одетому, но бесконечно талантливому, так и не осознавшему до конца всю силу и глубину своего дарования, она знала, он живет в общежитии, родители его далеко, в маленьком городке на Урале, наверное, он плохо питается, не хватает денег от стипендии до стипендии, ему конечно же трудно, но у него талант, самый настоящий, неподдельный, искрящийся…