Выдающ<его>ся русско-еврейск<ого> мыслител<я> Аарон<а> Штейнберг<а> <…>, который владел не только ивритом и идишем, но и русским, немецким, английским, французским языками. Он совершенно свободно чувствовал себя в стихии немецкого языка и философии. Но русский язык ему, рожденному в России и получившему образование в классической русской гимназии, одному из ведущих организаторов Вольной философской ассоциации в Петрограде в 1919–1922 гг., был особенно близок. На нем он написал важнейшие свои философские и литературные произведения. Чрезвычайно показательны в этом отношении его высказывания о русском языке: «Пишу по-русски, на языке, сопровождающем меня и сопровождаемом мною с самого начала моего сознания, сознания моего Я. В его объятиях сердце мое легко согревается, в выемках его, в мягких его складках и наслоениях я нахожу удобные углубления для самоощущения и даже более требовательного самоощупывания» [СОЛОНОВИЧ Л. (I)].

Показательно, что Горький в этой полемике однозначно взял сторону Жаботинского — см. его письмо к Пятницкому от 20 мая 1908 года с Капри, где он прямо говорит:

Публицистика Тана не токмо истерична, но и неумна, в доказательство чего сошлюсь на полемику с Жаботинским, — который, добавим, помимо всего прочего заявил также, что евреи пока ничего не дали русской литературе, а дадут ли много впредь — не ведаю [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 128].

Публицистика Тана не токмо истерична, но и неумна, в доказательство чего сошлюсь на полемику с Жаботинским, — который, добавим, помимо всего прочего заявил также, что евреи пока ничего не дали русской литературе, а дадут ли много впредь — не ведаю [АГУРСКИЙ-ШКЛОВСКАЯ. С. 128].

А вот еще один пример реакции на статью Корнея Чуковского — уже стана русских символистов. Литературный критик и переводчик Зинаида Венгерова писала К. И. Чуковскому (22 января 1908 года):

О Вашей статье в прошлый понедельник неприятно говорить — как о каком-то неприличном поступке человека, с которым привык считаться как с корректным знакомым. Поднять с пола оплеванное, гадкое орудие национальной вражды и биться им — рядом с Бурениным и осененным его крестом (да и крест ли это!) — чтобы свалить с ног какого-то Юшкевича? — да еще в Ваши горячие молодые годы!.. Разве можно комментировать такой поступок? Бедный Шолом Аш! Ведь всерьез, перед лицом большой литературы, вы его не любите. Я это знаю — и понимаю, так же как и одобрение его в надлежащих пределах. Но Вам он понадобился, чтобы замахнуться им как дубиной на других. Жаль молодой литературы, жаль — действительно, искренно жаль, — что Вы способны на такую маленькую пошлость [ИВАНОВА Е. С. 155].