Пьеса прекрасная, но вот что меня удивило здесь: один из объявивших смерть быту, г. Дымов, не только перевел эту исключительно бытовую пьесу, притом далеко не с демократическими тенденциями, а еще произнес хвалебное слово. Другой могильщик быта, похоронивший нашего великого национального художника Репина, теперь изо всей мочи хвалит бытовую пьесу[189]. А третий[190], не читавший пьесы, превозносит автора и его бытовую пьесу. Что ж, господа, это значит? Может быть, наш русский быт умер, а еврейский не может и не должен умирать? [КЕЛЬНЕР].

Пьеса прекрасная, но вот что меня удивило здесь: один из объявивших смерть быту, г. Дымов, не только перевел эту исключительно бытовую пьесу, притом далеко не с демократическими тенденциями, а еще произнес хвалебное слово. Другой могильщик быта, похоронивший нашего великого национального художника Репина, теперь изо всей мочи хвалит бытовую пьесу[189]. А третий[190], не читавший пьесы, превозносит автора и его бытовую пьесу. Что ж, господа, это значит? Может быть, наш русский быт умер, а еврейский не может и не должен умирать? [КЕЛЬНЕР].

Возражение автора пьесы, заявившего, что для уяснения ее сути «надо три пуда соли съесть с евреями», Чириков парировал тем, что, однако же, и его бытовые пьесы, критикуются в основном рецензентами-евреями, которые, следуя логики Шолома Аша, также не способными понять его как русского. Здесь он явно метил в Акима Волынского, очень авторитетного критика, апологета модернизма, выступавшего с позиций «метафизического идеализма» против писателей бытовиков, развивавших традиции русского «критического реализма».

Напомним, что Аким Волынский является одним из самых ранних иделогов русского модернизма. Статьи Волынского о «русских критиках», печатавшиеся в «Северном вестнике» в период 1890–1895 гг. под общим названием «Литературные заметки» (и потом вышедшие отдельной книгой: «Русские критики», Литературные очерки, СПб., 1896), резко восстают против всякого позитвизма в искусстве и в системе художественной мысли. В них он декларировал пришедшийся по сердцу русских символистов «метафизический индивидуализм», который в его представлении порождает «импрессионизм». Импрессионизм же принимал мир только через ощущения художника, отрицая всякую реальность вне такого субъективного его восприятия. Исчезает народническая вера в «просветительное» искусство, в искусство-истину, искусство морально-демократических заданий. Идёт искусство, отворачивающееся от «вопросов суетной политики» и целиком окунувшееся в мистические глубины субъективных переживаний. В этом контексте вопрос о быте, в глазах Волынского и русских символистов в целом, полностью изжил себя в литературе — см. [ТОЛСТАЯ Е. (I)], [КОТЕЛЬНИКОВ]. Что касается темы еврейского быта в пьесе Аша, то со стороны Волынского были, вроде бы, даны разъяснения: мол-де, традиционный еврейский быт весь привязан жестко к сложной ритуально-символической системе. В этом смысле его представление у Шолома Аша ни есть «писание с натуры», а «раскрытие», выявление некоего идеального содержания повседневного бытия. Русская стороны эти аргументы, по-видимому, или не услышала, или не захотела принимать во внимание. В результате литературный дискурс перерос в оскорбительную перебранку.