Вспоминая о евреях, чувствуешь себя опозоренным. Хотя лично я, за всю жизнь мою, вероятно, не сделал ничего плохого людям этой изумительно стойкой расы, а всё-таки при встрече с евреем тотчас вспоминаешь о племенном родстве своём с изуверской сектой антисемитов и — о своей ответственности за идиотизм соплеменников. Я честно и внимательно прочитал кучу книг, которые пытаются обосновать юдофобство. Это очень тяжёлая и даже отвратительная обязанность — читать книги, написанные с определённо грязной целью: опорочить народ, целый народ! Изумительная задача. В этих книгах я ничего не нашёл, кроме моральной безграмотности, злого визга, звериного рычания и завистливого скрежета зубов. Так вооружась, можно доказывать, что славяне, да и все другие народы тоже неисправимо порочны.

А не потому ли ненавидят евреев, что они, среди других племён мешанной крови, являются племенем, которое — сравнительно — наиболее сохранило чистоту лица и духа? Не больше ли «Человека» в семите, чем в антисемите?

<…>

Разумеется, я не забыл, что люди делают множество разнообразных гадостей друг другу, но антисемитизм всё-таки я считаю гнуснейшей из всех

Вернувшись в СССР, Горький яростно боролся с антисемитизмом даже тогда, когда коммунисты-интернационалисты уже предпочитали за лучшее на сей счет помалкивать. И что немаловажно — при этом он избегал критически высказываться о набирающем силу сионизме, который ни больше, ни меньше как «еврейский фашизм» с пеной у рта поносили в СССР. Говоря о личных симпатиях к евреям — что, собственно, являлось его сугубо индивидуальной позицией, Горький всегда одновременно стремится подвести под свои филосемитские воззрения и теоретический фундамент. Как филосемит он признает наличие у еврейского народа особого типа духовности, являющейся прямым результатом исповедуемой им религии — иудаизма. Ряд положений иудаизма, закрепленных в библейском Ветхом Завете и Талмуде, он признает онтологическими — т. е. фундаментальными категориями человеческого бытия. Не вдаваясь в детали, отметим, что подобного рода воззрения являются субстанциональными для христианского мировидения. Однако в случае Горького они декларируются однозначно позитивно, без каких-либо оговорок или антиномий, что для русского мыслителя, православного христианина по рождению и атеиста по убеждениям, явление уникальное. Сегодня трудно с исчерпывающей полнотой определить весь круг чтения Горького в процессе его знакомства с основами иудейской религии и базирующейся на ней еврейской культуры в целом. Можно полагать, что, не владея иностранными языками, он читал книги, которые выпускались под эгидой «Общества для распространения просвещения между евреями в России» (ОПЕ) — такие, например, как «Мировоззрение талмудистов, свод религиозно-нравственных поучений, в выдержках из главных книг раввинской письменности» (Составители Ш. Финн и Х. Л. Каценеленбоген. Перевод под редакцией Л. Леванды с введением и примечаниями И. Гордона. Т. 1–3, СПб: 1874–1876) или «Сборник статей по еврейской истории и литературе» (1–2 выпуски, СПб.: 1866–1867). Подобного рода литературы на русском языке было в ту эпоху достаточно, чтобы при желании «войти в тему».