Исаак Левитан, в отличие от Марка Антокольского, был человеком не религиозным и иудейского Закона в быту не придерживался. Однако официально от своего исконного иудейства он никогда не отрекался[289]. Как и Чехов, в мировоззренческом плане, в вопросах Веры и Неверия Левитан, скорее всего, был агностиком и, вне всякого сомнения, — пантеистом, человеком, обожествляющим природу[290]:
…Но что же делать, я не могу быть хоть немного счастлив, покоен, ну, словом, не понимаю себя вне живописи. Я никогда еще не любил так природу, не был так чуток к ней, никогда еще так сильно не чувствовал я это божественное нечто, разлитое во всем, но что не всякий видит, что даже и назвать нельзя, так как оно не поддается разуму, анализу, а постигается любовью. Без этого чувства не может быть истинный художник. Многие не поймут, назовут, пожалуй, романтическим вздором — пускай! Они — благоразумие… Но это мое прозрение для меня источник глубоких страданий. Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения… (письмо А. П. Чехову от весны 1887 г.)
Что же касается русской общественности, то происхождение Левитана — «художника русской души», который «понял, как никто, нежную, прозрачную прелесть русской природы, ее грустное очарование», так или иначе, принималось ею во внимание. В ее либерально-демократических кругах преобладало мнение, высказанное историком искусства Александром Ростиславовым, в его очерке о художнике (1911)[291]:
Как бы в насмешку над национализмом именно еврейскому юноше открылась тайна самой сокровенной русской красоты.
В среде правых-охранителей, однако, имели место иные мнения на сей счет. Василий Розанов, например, публично призывал в отместку за убийство иудеем первого русского человека (Богров Столыпина[292] в Киеве) ответить распоряжением
Примечательно, что в многочисленных письмах к хорошим знакомым из числа художников, среди которых было немало глубоко верующих-православных — Михаил Нестеров и Василий Поленов[294], например, национально-религиозный вопрос, казалось бы для него всегда жгучий, Левитаном никогда не затрагивается [И.И.-ЛЕВИТ]. И лишь в отношениях с Чеховым — столь задушевных и интимно близких, Левитан не забывает о своей принадлежности к еврейскому народу. Судя по нескольким письмам, приводимым ниже, он при случае специально подчеркивал свое родовое начало. Можно полагать, что это являлось ответной реакцией на то, что, со своей стороны, Чехов часто, в той или иной форме, акцентировал в их общем дружеском кругу еврейство Левитана. Например, А. С. Лазарев-Грузинский пишет в своих воспоминаниях: