Осенью 1896 года у Левитана диагностировано тяжелое заболевание сердца. Обеспокоенный слухами о том, что «Левитан серьезно болен» (письмо Ф. О. Шехтелю от 18 декабря 1896 г.) Чехов, посетив 20–21 декабря Москву, заехал и к Левитану. После встречи с другом он записал в дневнике:

21 дек. У Левитана расширение аорты. Носит на груди глину. Превосходные этюды и страстная жажда жизни [ЧПССП. Т. 6. С. 255].

8 февраля 1897 г. Левитан писал Чехову:

На днях я чуть вновь не околел и, оправившись немного, теперь думаю устроить консилиум у себя, во главе с Остроумовым, и не дальше, как на днях.

15 февраля в дневнике Чехова появилась запись:

Вечером был у проф. Остроумова; говорит, что Левитану «не миновать смерти» [ЧПССП. Т. 17. С. 224].

4 марта Чехов посетил Левитана на дому и сам выслушивал его, о чем сообщал в письме от 7 марта Федору Шехтелю:

Я выслушивал Левитана: дело плохо. Сердце у него не стучит, а дует. Вместо звука тук-тук слышится пф-тук. Это называется в медицине — «шум с первым временем» [ЧПССП. Т. 6. С. 301].

К тому времени Чехов и сам был уже серьезно болен. После обострения туберкулезного процесса он с 25 марта по 10 апреля находился в клинике профессора Остроумова. Об этом он писал 2 апреля 1897 г. брату Александру

Дело вот в чем. С 1884 года начиная у меня почти каждую весну бывали кровохаркания. В этом году, когда ты попрекнул меня благословением святейшего синода, меня огорчило твое неверие — и вследствие этого, в присутствии г. Суворина, у меня пошла кровь. Попал в клиники. Здесь определили у меня верхушечный процесс, т. е. признали за мной право, буде пожелаю, именоваться инвалидом. Температура нормальная, потов ночных нет, слабости нет, но снятся архимандриты, будущее представляется весьма неопределенным и, хотя процесс зашел еще не особенно далеко, необходимо все-таки, не откладывая, написать завещание, чтобы ты не захватил моего имущества. В среду на Страстной меня выпустят, поеду в Мелихово, а что дальше — там видно будет. Приказали много есть. Значит, не папаше и мамаше кушать надо, а мне. Дома о моей болезни ничего не знают, а потому не проговорись в письмах по свойственной тебе злобе [ЧПСП. Т. 6. С. 323].

Когда Чехов, находясь в Ницце, узнал, что Левитан стал академиком, он саркастически заметил в письме к сестре от 16 (28) апреля 1898 г.:

Антокольский говорил между прочим, что Левитан получил звание академика. Значит, Левитану уже нельзя говорить ты [ЧПСП. Т. 7. С. 202]

Напомним, что сам Антон Чехов был выбран в почетные академики Петербургской академии наук лишь в 1900 году[307]. В письме от 7 февраля 1900 г. (полностью его текст см. ниже) Левитан иронизирует по этому поводу: