Публика в Savoy Ballroom копирует его походку, одежду, очки, усы и бородку, его смех, его странный, часто немелодичный голос. Ныне ты ходишь по Гарлему с безмерным удивлением, потому что повсюду видишь довольно аккуратную копию Диззи Гиллеспи[1241].
Публика в
Журнал
Музыканты носят бородки, потому что Диззи носит бородку; музыканты с недавних пор носят смехотворно маленьких шляпы, потому что такую носит Диззи; музыканты выучились громко и резко хохотать, потому что так хохочет Диззи; музыканты ныне стоят буквой S, копируя Диззи, который выглядит слишком апатичным для того, чтобы стоять прямо, и далее по списку[1242].
Музыканты носят бородки, потому что Диззи носит бородку; музыканты с недавних пор носят смехотворно маленьких шляпы, потому что такую носит Диззи; музыканты выучились громко и резко хохотать, потому что так хохочет Диззи; музыканты ныне стоят буквой S, копируя Диззи, который выглядит слишком апатичным для того, чтобы стоять прямо, и далее по списку[1242].
В силу его аффективной манеры поведения, которая парадоксальным образом сочеталась у него с деловым чутьем, многие комментаторы недооценивали его вклад в создание ритмического, гармонического и мелодического языка бибопа, полагая его несерьезным (или же серьезным ровно в тех областях, в которых музыканту-модернисту не пристало подвизаться) человеком, а стало быть, неспособным заниматься таким важным делом, как бибоп. По этой причине многие его принципиальные находки были задним числом приписаны Паркеру[1243]. Гиллеспи действительно выказывал склонность к прежним коммерческим формам, любил большие оркестры и в 1945 году, то есть именно тогда, когда дела у свинга пошли неважно, даже организовал свой собственный биг-бэнд из восемнадцати человек, продолжая, однако, играть с ним бибоп, что и предопределило неудачу его начинания: большие оркестры ассоциировались у публики с танцами, так что, когда она видела на афишах объявления о выступлении биг-бэнда Гиллеспи, то являлась плясать, а не слушать, и была обескуражена быстрыми темпами и диссонирующим звучанием ансамбля. Здесь уже видна та характерная перемена в функции джаза – даже в самых коммерческих формах он становился не развлекательной, а «серьезной» музыкой[1244]. В отличие от многих других исполнителей бибопа Гиллеспи, впрочем, сожалел о том, что джаз под влиянием идей созданного им стиля превращается из танцевальной музыки в концертную. Отчасти этим и объясняется его пристрастие к латино-джазу, сохранившему танцевальные ритмы и мелодическую напевность, с которыми практически покончил бибоп[1245]. В 60-е годы он сделал записи латино-джаза, которые поставили критиков в тупик своею легкомысленностью и, если можно так выразиться, «доступностью» широкой аудитории. Многие комментаторы полагали, что Гиллеспи предает свой талант, однако если учесть, что он рассматривал себя в той же степени артистом развлекательного жанра, сколь и джазовым исполнителем и на выступлениях вел себя как музыкант 2030-х годов, то есть, подобно Армстронгу и Уоллеру, шутил, гримасничал и всячески показывал намерение публику веселить, а не утомлять сложными материями, то решение его записывать подобные вещи делается более понятным.