Дягилев, по воспоминаниям самого Стравинского, был человеком очень умным, хорошо разбирающимся в проблемах культуры, упорным в достижении своих целей и в то же время щедрым и снисходительным, хотя и очень мнительным во всем, что касалось болезней, и чрезвычайно ревнивым, когда речь шла о том, что его друзья что-то делают без его ведома (тут, правда, надо иметь в виду, что Стравинский, сам человек очень порядочный, в своих мемуарах склонен о людях все хорошее несколько преувеличивать, а все плохое – преуменьшать)[2081]. При этом был он во вкусах аристократом, и его затея с «Миром искусства» была, в сущности, реакцией (несколько брезгливой) аристократа на реалистические и натуралистические (то, что потом стало называться демократическими) тенденции в русской культуре конца века. Журнал объединил вокруг себя художников, стоящих на модернистской платформе эстетизма, почитающих эксперименты и совсем не привечающих идею «социальности искусства» – среди них были Бакст, Рерих, Добужинский и Сомов, – а также писателей и поэтов-символистов. В живописи их интересовали форма и краска, а не значения того и другого[2082]. Когда под явным влиянием «мирискусников» организовались «Вечера современной музыки», которыми руководили друзья Стравинского и которые он часто посещал, то там тоже речь пошла о чисто формальных новациях, лишенных идеологического содержания[2083]. Эстетическая платформа, как показывает опыт, самая ненадёжная из всех, так что круг «мирискусников» просуществовал недолго и раскололся уже в 1904 году, причем по причине явно диктаторских наклонностей Дягилева, которому в целом это мероприятие уже начало казаться тесным.

И Дягилев предпринял еще более масштабное начинание – на деньги спонсоров и государства он стал с 1907 года организовывать русские сезоны в Париже[2084]. Причина широкой поддержки его инициативы на самом верхнем уровне была проста: представление о том, что грядет война с Германией, к началу века в России из абстрактной уверенности превратилось в прогноз ближайшего будущего. Так что Дягилев, ввиду очевидной неотвратимости этого конфликта, получал от меценатов и правительства деньги для того, чтобы создать положительный облик России в глазах потенциального (и естественного) союзника – Франции.

Сперва он вывозил в Париж, так сказать, культурный истеблишмент – оперу, видных композитов и музыкантов, в числе которых были Римский-Корсаков, Рахманинов, Глазунов, Шаляпин[2085]. Тем не менее, скоро он заметил, что балетные представления находят у парижской публики самый горячий отклик, в то время как опера приносит ему сплошной убыток[2086]. Это ему показалось странным – балет в тех кругах, где он вращался, считался низким (если не сказать – «презренным») занятием, хуже оперетты[2087] (сам Дягилев его прямо не любил, и мнение его на сей счет звучало определенно – «…смотреть его с одинаковым успехом могут как умные, так и глупые – все равно никакого содержания и смысла в нем нет; да и для исполнения его не требуется напрягать даже маленькие умственные способности»[2088]). Тем не менее он был антрепренер, а не критик, и решил дать публике то, чего она хочет – и даже несколько больше.