Нетрудно заметить, что данное описание, заменив всего несколько слов, можно приложить к музыкальному минимализму: Ла Монте Янг даже основал Театр вечной музыки, название которого вполне рифмуется с названием оратории Хиндемита.

Статичность музыки минимализма порождает обвинения в манипуляции и в самореференциальности: Финк называет ее «пустым жестом отрицания, находящемся в столь абсолютном культурном вакууме, что любая “имплицитная критика” общества, закодированная в нем, не может быть ни названа, ни, тем более, определена и оценена»[2280]. Континентальная критика, для которой музыка минимализма представляет собой отличный объект приложения основанных на психоанализе (в первую очередь лаканианском) теорий, описывает навязчивое повторение элементов здешних музыкальных структур как намеренный отказ от движения к удовольствию и замыкание слушателя в регрессивном круге до-рефлексивных, до-субъектных состояний, то есть в том, что у Лакана называется «реальным». По словам Жака Аттали, «повторение вызывает к жизни попытку сохранить разнообразие с тем, чтобы сформировать причину спроса»[2281]. Разнообразие это чаще всего обретает форму компульсивного самодостаточного движения, характерного, например, для танцоров в клубах, где звучит электронная музыка[2282]. Финк, комментируя воззрения Аттали на «общество повторения», описывает безрадостную картину, в которой звуковой объект, «бесконечно репродуцируемый в качестве товара и бессчетное число раз повторяемый в качестве опыта, судя по всему, не что иное, как предвестник самоубийства массовой культуры», так как он порождает «коллапс всех систем ценностей и разрастание, подобно раковой опухоли, бессмысленного, лишенного удовольствия процесса обмена знаками»[2283].

Судя по всему, поток подобного рода обвинений свидетельствует, по меньшей мере, об одном: о том, что минимализму действительно удалось ускользнуть от интерпретаций, всегда оказываясь настолько проще любой из них, что искусственность интерпретации и волюнтаризм интерпретирующего, после того, как объект равнодушно ушел и хлопнул дверью, остаются единственным содержанием обращенной к нему критики. Неудивительно, что Адорно, полагающего, вслед за Гегелем, что искусство это развертывание истины[2284], раздражала репетитивность, которая есть нечто, прямо обратное какому бы то ни было развертыванию[2285]. Гораздо интереснее, однако, то, что минимализм вызывает раздражение современных комментаторов, как правило, рассматривающих объекты искусства как регистрирующие социальные конфигурации модели: очевидно, что собираемое из этих моделей общество выглядит как-то особенно безрадостно.