Как бы то ни было, человеку, который только что занимался больными и болезнями, приятно видеть вокруг такой вот здоровый и жизнерадостный народ. «Их всего несколько десятков», — сказал Драганов. И может быть, он, Драганов, даже не подумал о том, что для него это сравнительно малое число не имеет никакого значения, потому что он на всю жизнь осужден заниматься этими несколькими десятками, по восемь, а то и по десять часов в сутки проводить только с ними, видеть воочию их драмы и катастрофы, потому что фактически они неотделимы от собственного его существования.

— Ты знаешь, Эмиль,— говорит Борислав, словно отгадав мои мысли. — Порой меня охватывает некая малодушная тоска по этой обычной, совсем обычной и совсем мирной жизни... У меня вдруг появляется желание стать учителем, или начальником какой-нибудь конторы, или, скажем...

— И часто с тобой такое случается? — прерываю я его.

— Нет, редко. Очень редко.

— Тогда это неопасно. А то я уж подумал, что ты рехнулся.

Он не отвечает, снова засмотревшись на прохожих.

— Как-то раз сидим мы с Любо в околийском управлении, курим, а он говорит мне: «В былое время в нашем городишке, браток, проходу не было от крыс, и в каждом доме держали по нескольку капканов, простеньких, из проволоки. А сейчас обойди весь город, едва ли найдешь хоть один капкан. Мы с тобой, браток, что те капканы: переведутся крысы — и мы отправимся на свалку». — Что касается меня, — заявляет Борислав, — я хоть сейчас готов уйти на пенсию, только бы крысы перевелись. Увы, по крайней мере в данный момент ничего такого не вырисовывается.

Мы берем еще по кружке пива, и Борислав спрашивает:

— Как Маргарита?

— Сейчас она выступает в роли веселой вдовы. Или делает вид, что она веселая.

— Мне кажется, в свое время ты дал маху, бросив ее, — замечает Борислав с досадной прямотой, которая становится характерной для старых друзей.

— Хочешь сказать, настало время исправить ошибку?

— Ничего такого я не говорю. Но мне кажется, зря ты тогда бросил ее.

— Кто-кого и почему бросил — это, поверь мне, не простой вопрос... И довольно-таки старый...

— Ладно-ладно, не заводись, — успокаивает меня Борислав.

— Я не завожусь. Просто у меня нет убеждения, что я тогда ошибся, упустил семейное счастье, которое, судя по всему, мало чем отличалось бы от семейного счастья Любо Ангелова.

Борислав смотрит на меня так, будто собирается возразить, но лишь поднимает кружку и тихо произносит:

— На здоровье.

Мы выходим на улицу уже в сумерки. В невообразимой тесноте улицы Бенковского находим оставленную нами служебную машину. Я сажусь за руль, и через десять минут мы останавливаемся на узенькой, скверно освещенной улочке.