— Если это так обязательно... — я без энтузиазма отзываюсь на его предложение.

— Конечно, не обязательно. Но почему бы тебе не посмотреть, как выглядит с близкого расстояния «Святая София»?

— С близкого расстояния? — смеюсь я. — Не всякая женщина от этого выигрывает.

Но, поскольку как-то все же нужно убить время, остающееся до поезда, я покорно сажусь в «мерседес». Мы останавливаемся перед мечетями, у разъедаемых сыростью стен, у крытых базаров, осматриваем позеленевшие от времени купола, при этом Манев добросовестно дает мне соответствующие исторические справки, однако все это время я думаю о другом, о том, что происходит, может быть, именно сейчас в этом самом городе и от чего зависит исход операции.

Ровно в девять приезжаем на вокзал, значительно более тихий в этот вечерний час. Спальный вагон уже другой, проводник тоже другой, потому что прежний вагон и прежний проводник отправятся в путь завтра, если вообще отправятся. Поднимаемся с Маневым в купе, чтобы выкурить по сигарете, потому что поезд отходит только в девять двадцать. Борислава все еще нет. 

— Борислава нет,— говорю я без всякой необходимости, когда мы садимся на уже разобранную постель.

— Успеет, — успокаивает меня мой знакомый, но лицо у него напряженное, как, вероятно, и мое.

— Да. Борислава все нет, — говорит Манев уже другим тоном четверть часа спустя. — Мне пора исчезать.

Мы обмениваемся рукопожатием и не слишком уверенным взглядом. Мой знакомый покидает вагон, но продолжает оставаться возле вагона, а я, облокотившись на окно, обвожу взглядом перрон.

Проводники закрывают с грохотом двери вагонов. Вдруг из зала ожидания появляется фигура Борислава, в несколько прыжков он пересекает перрон и вскакивает на ступеньку вагона за несколько секунд до того, как трогается поезд. Манев поднимает на прощанье руку, на его лице мелькает улыбка.

Борислав прилег на постель у окна, предоставив мне другую ее половину, со стороны двери. Он наливает себе четверть стакана виски и отпивает большой глоток.

— Неплохое. Манев угостил?

— Да. Но он не сказал, что принес виски только для тебя одного.

— Извини, пожалуйста! Я сегодня маленько того...

Он делает красноречивый жест у своего виска, затем берет второй стакан, щедро наливает, подает мне.

— Если бы ты даже не на шутку рехнулся, все равно мог бы не бояться, — успокаиваю я его. — Свой человек, не оставили бы в беде.

Он снова отпивает из стакана, потом смотрит вокруг, и на его лице появляется какое-то стеснительное выражение, смысл которого мне хорошо знаком.

— Дай сигарету, а то я забыл свой мундштук и просто не знаю, куда руки девать.