— Где он сейчас, Бертен?

— Уехал, два года прошло с тех пор.

— И с кем ты стал поддерживать связь?

— Со Старым.

— Кто это такой?

— Не знаю.

— Как ты не знаешь?

— Не знаю. Никогда с ним не виделся. Но перед отъездом Бертен предупредил меня, что теперь указания будут идти от Старого. Так оно и происходит.

— Кто их тебе передает?

— Никто.

— Как «никто»?

— А так. У меня нет прямой связи ни с кем. Если предстоит поездка, я должен особым способом подвернуть занавеску на окне. И ждать. Есть что передать — мне сунут конверт под дверь. Но в конверте обычно нет ничего, кроме такой вот коричневой пуговки, которую я сразу пришиваю к куртке. Только дважды я находил записки, настуканные на машинке, — когда пуговку требовалось передать по другому адресу.

— А здесь куда идешь, если надо что сообщить?

Кондуктор невнятно сообщает какой-то адрес по улице Евлоги Георгиева.

— Но там я никого не знаю. Меня только предупредили, что, если будет что-то важное, очень важное, мне следует написать простое письмо и в случае какой опасности вставить в него одну фразу, а ежели необходима личная встреча — другую и опустить письмо в почтовый ящик Касабовой.

— Когда и сколько раз пользовался ты этим ящиком?

— До прошлого года — ни разу. Но так как в последнее время вокруг меня стали сгущаться тучи, я послал одно за другим пять писем — каждый месяц по письму.

— Ну и?..

— И — ничего. На мои сообщения об опасности мне отвечали: дескать, они приняли меры и в случае необходимости меня вывезут. А на просьбы о встрече я вообще не получил ответа.

— Как ты установил связь с Томасом?