— Обыкновенно. Прошлой ночью нашел у себя записку, в которой сообщалось, что во время, поездки меня будут спрашивать.

— Вы сохранили записку?

— Зачем же я стал бы ее хранить! Сжег.

— Ну и потом? 

— Когда я вошел в купе к иностранцу — приготовить постель, — он шепнул мне, чтобы я зашел к нему попозже, когда все утихнет и когда в вагоне не будет пограничников и тому подобных лиц.

— Про меня ты ему сказал?

— Вас тогда еще не было.

— И теперь Томас предлагает тебе спасение, да? — спрашиваю я, опираясь на скудный запас словесного лома.

Проводник молчит.

— И ты ему веришь?

— Я давно перестал им верить, — говорит он, медленно поднимая голову. — Но мне ничего другого не остается...

— Другое ты проиграл — много лет назад... Если бы ты еще тогда, собравшись с духом, пришел к нам да сознался во всем... Но что теперь об этом толковать. Лучше скажи, как ты себе представляешь будущее.

— Как мне его представлять? — уныло бормочет человек.

— Я хочу сказать: если бы я не вмешался. Ты окажешься по ту сторону, через месяц-два к тебе перебросят и твою семью, и ты заживешь новой жизнью... Так, что ли?

— Хм...

— А тебе не пришла в голову такая мысль: на фига им спасать тебя и твою семью, когда ты им больше не нужен?

— Чтобы я находился при них... Чтобы не пошел в наше посольство и не рассказал про их делишки.

— Тебе кажется, что ты все еще представляешь для них определенную опасность? Верно. Только эту опасность они могут устранить и намерены это сделать, не держа тебя при себе, а избавившись от тебя. Это дешевле, выгоднее и, что самое главное, проще. Такие у них методы.

Проводник молчит, мысленно взвешивая мои слова.

— Должно быть, они так и рассчитывали сделать, — тихо говорит он. Потом добавляет: — Но теперь уже все равно... Если бы даже я очутился там и меня бы оставили в покое, грош всему цена... Без жены и детей мне ничего не надо...