— Ну и как? Сегодня ты ее уже выполнил?

— Вы хотите спросить — сунул ли я голову в петлю? Сунул.

Он достает из заднего кармана миниатюрную кассету поменьше окурка, и кладет ее на стол.

— Почему же ты не положил ее в почтовый ящик Касабовой? — спокойно спрашиваю я.

— Потому что, переснимая эти документы, я обратил внимание на то, что на каждом из них стоит слово «секретно». На всех — «секретно» или «совершенно секретно », а я думал, что это самые обычные сведения и...

— И это все? — спрашиваю я.

— Нет, не все... Не знаю, как вам и сказать, — смущенно и сбивчиво говорит Боян.— В тот день, два месяца назад, когда мы с вами сидели в «Софии», со мной что-то стряслось... В сущности, ничего особенного. Просто я вроде бы забыл про того человека — про моего отца... Может быть, даже сознательно забыл про него — ведь он столько страданий причинил матери... А вы заставили меня вспомнить о нем. Вы тогда мне столько сказали всего — ну, хотя бы то, что я его наследник... Не знаю почему, но особенно после встречи с той женщиной там, за городом, я все чаще думаю о том нашем разговоре. А сегодня особенно... Когда это уже произошло, я не перестаю думать о том, что бы сказал он, если бы смог увидеть... Если бы увидел, до чего я дошел...

— А он тебя видит,— говорю я .— Видит моими глазами и глазами своих товарищей, перед которыми ты завтра можешь предстать... И ему нелегко, сам понимаешь.

В кухне вдруг стало тихо. До того тихо, что теперь отчетливо слышен звон капель в умывальнике, и я снова думаю о том, что пора наконец исправить этот кран, который все время течет.

— Да-а-а... — тяну я, как всегда, когда больше сказать нечего. — Ну а дальше что? — Парень молчит, оцепенев, и я продолжаю. — Ладно, этой ночью ты снимал. А минувшей ночью чем ты занимался в мансарде?

— Делал отпечатки замочных скважин. Женщина сказала, как только я оставлю их в почтовом ящике Касабовой, я в тот же вечер найду там ключи, с ними гораздо удобнее, не будет нужды всякий раз канителиться с отмычками, да и таскать их с собой рискованно.

Парень отвечает автоматически, не задумываясь. Но затем на его бледном, апатичном лице вдруг проступает изумление.

— Вам известно, что я минувшей ночью был в мансарде? Вы что, следили за мной?..

— А ты как думал?

— Значит, все, что я рассказывал, вам ни к чему? Вы это и без меня знаете?

— Знать — одно дело, а услышать от тебя — совсем другое. Особенно важно, что ты об этом рассказываешь сам, прежде чем мы начнем тебя спрашивать, прежде чем ты опустил эту фиговину в почтовый ящик Касабовой. — И, указав на неглубокий шрам у его виска, добавляю: — Случившееся напоминает историю этой отметины. Очень уж скверно ты поскользнулся, мой мальчик... Очень уж опасно твое новое падение. Но рана твоя не смертельна, поверь. Поправишься — и пойдешь своей дорогой.