Заседание хотели сделать закрытым, но в последний момент передумали и пустили всех желающих, включая прессу и родственников пострадавших. К ужасу моему, пришла Варя с татуированным с головы до ног оператором – она тогда ещё не окунулась в церковную жизнь и работала репортёром на местном телеканале. Я надеялась, что Варе хватит ума и такта не подходить ко мне, но нет: сделав скорбное лицо, она обняла меня со всей силы. От неё пахло кокосовым маслом – какой-то пляжный аромат. Оператору разрешили снимать только начало процесса.
Пришёл Владимир Степанович: он сидел передо мной и постоянно оборачивался, как бы проверяя моё присутствие.
Пришли родители и друзья погибшего газовщика – от них исходили физически ощутимые волны справедливой ненависти.
Пришла Танечка и села рядом: во время заседания она молчала, но каждый раз в самый нужный момент брала меня за руку, а большего, честно, не требовалось.
Андрюша сидел опустив голову.
Последним в зал вошёл Алексей Кудряшов со своими помощниками. Один был низкорослый бородач с фотоаппаратом наготове, другая – миловидная девушка с очень длинными и гладкими, как будто покрытыми мебельным лаком волосами. Кудряшов так поглядывал на свою лакированную помощницу, что было совершенно очевидно, в каких он с ней отношениях был, есть или будет в самое ближайшее время. Он отлично выглядел: купил новую трость, красиво поседел и, судя по всему, вколол себе свежую порцию ботокса. Варя тут же подскочила к Лёше, они расцеловались и начали оживлённо болтать, как нормальные одноклассники. Лакированная блондинка косилась на Варю с терпеливой ненавистью – опасалась конкуренции.
Политический рейтинг Кудряшова, как я теперь понимаю, переживал в ту пору не лучшие времена. Посты свои он к тому времени потерял, серьёзной репутации не нажил. Оппоненты обходили его по всем статьям – глубиной познаний, опытом, даром убеждения, умением плести интриги. Лёша в ответ мог предложить не так много: свою импозантную внешность, таинственную хромоту и страсть к драматическим инцидентам. Суд над Андрюшей привлек Кудряшова, как цветок привлекает голодную пчелу. Резонансное дело! Приговора по нему ждали не только уральские, но и федеральные СМИ, такого Алексей Евгеньевич просто не мог пропустить… Со мной Кудряшов даже не поздоровался, что выглядело вполне логично, если вспомнить обстоятельства нашей последней встречи.
Но вот вошла судья – и все разом смолкли, притихли, как школьники на уроке у строгой учительницы. Ольгина мать, в отличие от цветущего Кудряшова, выглядела плохо и не предпринимала никаких усилий для того, чтобы хоть как-то себя приукрасить. Цвет мантии ей не шёл. Лицо было болезненно-жёлтым, в глубоких морщинах; на лбу и на висках темнели возрастные пятна. Седая грузная женщина с потухшими глазами, на вид намного старше моей мамы, хотя были они, скорее всего, ровесницами. Я снова забыла её имя и отчество, в моей памяти она всегда существовала просто как «Ольгина мать».