Сим средством успокоятся старики, сократится переписка, обременительная и бесполезная, и закон будет в полной мере исполняться на будущее время, что, кажется, и было целию оного, то есть чиновники будут поощрены трудиться для приобретения сего знака. Конечно, при сем случае человек пять в империи получат знаки не по всему строгому смыслу закона, но зато украсятся им и сотни достойных людей, кои при нынешних обстоятельствах, лишась от чужой вины заслуженного награждения, только увеличат толпу недовольных, а может быть и крикунов.

Выписка из письма Наблюдателя 779

Я взял из книжной лавки книгу «Mélanges par Malte-Brun»780 и, перечитывая, нашел, что в ней недостает нескольких листочков. Отправив ее обратно к книгопродавцу с требованием другого, цельного экземпляра, я получил в ответ, что недостающие листки вырезаны ценсурою. Прекрасное исполнение благодетельного закона! В Ценсурном уставе отнюдь не говорится о праве вырезывать листки, как смеют делать сие? Лучше запрети всю книгу. Мне любопытно было знать, чтó вырезала из сей книги ценсура. По оглавлению я узнал, что это статья о Суворове. Чтó в ней могло быть предосудительного? Малтебрун не мог унижать его талантов и успехов, он, конечно, говорил о его варварстве и бесчеловечии? И почему запрещать говорить о сем? Это известно всей России. Известно всему свету, что Александр I ввел человеколюбие, милосердие, пощаду в ведение войн; что Николай I довершает сие великое дело преобразования не одной России, но и всего человечества. Суворов принадлежит истории. Пусть о нем говорят, что хотят. Ошибаются – можно опровергнуть. Но заглушать сии суждения – значит признаваться, что мы их находим справедливыми. Еще вырезано несколько листков из «Mémoires d’une Contemporaine»781! – Мера варварская, папская782! Не позволяйте всей книги; тогда можно сказать: ее здесь не получали. Но вырезать листы есть признаться в слабости. Между тем сие возбуждает еще большее любопытство: листки сии будут привезены сюда тайком; их будут читать с жадностию и комментировать!

Вот новое доказательство, что главное дело не в составлении законов, а в исполнении.

Выписка из письма Наблюдателя 783

Посылаю тебе реляции. Полученная из-под Шумлы от 26 августа не очень утешительна. Мы простояли там с 9 июля, ничего не сделали, были несколько раз биты – турками! – и теперь ретируемся. Наша публика, непривычная к таким полуудачам, приписывает это влиянию немцев в нашей армии. Я не могу судить об этом; передаю тебе только то, что слышу. Теперь перестали жаловаться, что Государь сам действует, ибо видят, что без Него дела шли плохо. К Нему все чувствуют величайшую доверенность. Два генерала особенно пользуются уважением и любовию публики: Меншиков и Паскевич. Несчастная рана первого крайне опечалила всех, и русских и иностранцев; все принимали в его судьбе живейшее участие и все истинно порадовались добрым вестям о его здоровье. Награда, данная ему Государем784, принята была с восторгом: каждому казалось, что награжден он сам. Удивительно, какую важность приобретает награда от того лица, которому дается! Паскевич идет вперед и бьет турок прямо по-русски. Вспомним, что в 1807 году Гудович не мог ничего сделать против Карса и Ахалцыка; что даже штурм на Ахалхалак был тогда отбит785. В сравнении с действиями Дунайской армии должно взять в уважение то обстоятельство, что там действуют в турецком войске ренегаты786: немцы, англичане, итальянцы, а против Паскевича дерутся чистые турки, храбрые, но глупые и бестолковые.