Эта концепция не была бы столь спорной, если бы оставалась на бумаге. Но то, что интересно и даже весьма привлекательно как идея, не всегда получает должное воплощение на выставке. Экспозиция в Мраморном дворце оказалась лишь слабым отголоском заявки. Ведь если разговор идет о развитии классических традиций в фотографии ХX века, единственным законом для такого рода экспозиций будет обязательное наличие всех крупных имен этого направления. Но, несмотря на присутствие работ знаменитых фотографов (от Надара и Алинари до Мэпплторпа и Лагерфельда), именно фотографический раздел выставки предстает лишь весьма скромной и абсолютно случайной по подбору частной коллекцией, которая никак не соответствует ни статусу Русского музея, ни самой концепции. Достаточно сказать, что на выставке не представлены мэтры «модной фотографии» 1930‐х годов Гойнинген-Гюне и Хорст, без которых серьезный разговор о неоклассицизме в фотографии абсолютно бессмыслен. Куда более убедительным может показаться раздел современной фотографии, но и тут зритель не может отделаться от ощущения некоторого неудобства. Замечательный образец искусства Роберта Мэпплторпа или «Галантный век» Карла Лагерфельда соседствуют с безусловно подходящими по теме, но неудачно выбранными работами Пьера и Жиля и откровенно слабыми автопортретами Ирены Куксенайте или Сергея Курехина.
Впрочем, гораздо большее удивление вызывает собственно «русский раздел» выставки. Ведь за попыткой создать образ «Сопротивления» модернизму, пусть не совсем удачно осуществленной, отчетливо видна небезынтересная идея, а вот «Возрождение» классической традиции в работах современных петербургских художников на самой выставке кажется почти абсурдом. И дело даже не в том, что в экспозиции смешаны фотография и живопись (о параллельности развития которых в ХX веке говорить не приходится), а в том, что уровень не выдерживает столь обязывающего «родства». Произведения всегдашних участников выставок неоакадемистов Олега Маслова, Дениса Егельского, Африки, Георгия Гурьянова (