Четыре зала на двух этажах Нового музея забиты под завязку. Тут, как говорится, «смешались в кучу кони, люди»: записки, почеркушки, раскрашенные, серо-желтые от плохого проявителя фотографии, роскошные постеры с самыми знаменитыми образами Мамышева-Монро, его костюмы, видео, фарфор, фотографии-расцарапки, ню – мужские, женские, андрогинные, фотофиксация перформансов и мини-телеспектаклей. И вот что интересно – не качеством печати и вложенными в произведение деньгами измеряется зрительская привлекательность тех или иных экспонатов выставки. На выставке есть вещи, которые способны забить все остальное на много метров вокруг.

Игрушечная почти «Доска почета культурного центра „Мойка-22“» с шестью портретами «въехавших на рельсах перестройки» Монро, Тимура Новикова, Георгия Гурьянова, Бугаева-Африки, Виктора Тузова и Юриса Лесника (конец 1980‐х), в которой веселый еще тогда Тимур предстанет инферналом; способный обаять все, что движется, Африка – отражением в зеркале Дориана Грея, а Гурьянов приобретет черты того суховатого денди, каким он станет только через пятнадцать лет. Коротенькое видео «Пиратского телевидения» со сценой встречи Штирлица с женой с Монро в обеих главных ролях, с идеальной артикуляцией обнажающее прием. Тройной автопортрет Монро, в котором смотрящий в зеркало художник оказывается един в трех лицах: от Мэрилин Монро через Владика Мамышева к Гитлеру, личная мифологическая система Добро (Монро) и Зло (Гитлер) тут приобретает подчеркнуто визуальное, далекое от натужной нарративности звучание. Серия про Любовь Орлову, в которой, кажется, опыты реинкарнации доведены до предела. Ну и, конечно, политические опусы, где на фоне башен Кремля появляются Путин, Тутанхамон, папа римский, Джоконда – ничуть не смешные, а, наоборот, страшные, тревожные, выходящие за рамки привычного для Монро лицедейства.

При всей обаятельности того подхода к материалу, который предлагают кураторы в Новом музее, вещи подчиняться ему не хотят совершенно. Очень забавно сегодня рассматривать «московские сплетни» Монро, который собирает знаменитых тусовочных персонажей начала 1990‐х годов в реальные или метафизические пары. Но то, что великие когда-то назвали «художественной волей», заложенное в некоторые его работы, способно заставить зрителя отвернуться почти от всего иного, не столь сильно сделанного. При жизни Мамышеву-Монро этого никто не говорил, слишком молодым, парящим, несерьезным он казался. Сегодня не сказать об этом, не показать его как большого художника нельзя. Да внимательный зритель и не поверит.