В Дании, вообще-то самой яркой и веселой из скандинавских стран, лелеющей свою «имперскость» по отношению к занудной Швеции и простоватой Норвегии, художественная традиция была сформирована совсем не французами, и тем более не итальянцами, и даже не соседями немцами, а голландцами, которые в XVII веке наводнили своими работами и королевские дворцы, и дома аристократов. То, что для самих голландцев было естественным языком (у них все: и пейзаж, и марина, и натюрморт, и городские виды – все было портретом, более того, портретом мира божественного), у датчан со временем приобрело черты национального характера. Как будто знаменитые «обманки» Корнелиса Гисбрехтса, которого обожали и Фредерик III, и Кристиан V, из напоминания о тщете всего сущего, из оригинального извода vanitas превратились в рекламные щиты на витринах лавок. XVIII век в Дании прошел под знаком любви ко всему французскому, но в середине XIX века, когда вопрос о национальном искусстве стал в тех европейских странах, которые его до сих пор не имели, особенно острым, «голландскость» оказалась снова востребована. «Нордический Вермеер», как назвал Хаммерсхея немецкий критик Георг Бирман, возник из этой традиции как идеальное ее воплощение. Голландцы в это время, правда, ничего подобного уже не производили и за своего его бы никогда не приняли, но Дания оказалась благодарной своим художественным захватчикам, и Хаммерсхей остался для нее идеальным датским художником.

14 июня 2013

Уют мирового значения

Выставка «Белый город. Архитектура „Баухауса“ в Тель-Авиве», Государственный Эрмитаж

В полном названии этой выставки – «Белый город. Архитектура „Баухауса“ в Тель-Авиве» – чрезвычайно важны кавычки. Не то что бы здесь не было никаких следов знаменитой немецкой школы, но совсем не все, что настроили в Тель-Авиве в 1930‐х годах, принадлежит делу рук ее выпускников. За стиль баухаус тут принят интернациональный модернистский стиль в архитектуре первой трети прошлого века, носителями которого были выходцы из Германии, Франции, России, Бельгии, Чехии, Польши, перебравшиеся в эти годы в Палестину. В истории мировой архитектуры этот период принято именовать Modern Movement, израильтяне же отдали тут пальму первенства немецкой школе. Что логично: в 1930‐х годах в Эрец-Исраэль, на территории, находящиеся под Британским мандатом и наконец-то приоткрытые для поселения еврейских репатриантов, прибыло более 250 тысяч евреев, уехавших из Германии после прихода к власти нацистов. Это не так много по сравнению с тем миллионом советских евреев, которые переберутся сюда в начале 1990‐х годов, но это немыслимо много для Тель-Авива, который еще в 1921 году насчитывал 2 тысячи жителей и был незначительным придатком древнего арабского порта Яффа. Будущий город заговорил на идиш, а его культура оказалась явно немецкоцентричной.