Как легко можно убедиться на примере приведенного фрагмента, Прокопий всецело использовал эффективную тактику Тацита, подобно другим античным автором, придававшего особую наглядность и убедительность своим утверждениям с помощью противопоставления. С помощью такого рода антитез историк из Кесарии дает нам характеристику сразу двух народов — вандалов позднего, так сказать, «пост-гейзериховского», периода своей истории, и мавров раннего, домусульманского периода — своей. И читатель уже догадывается, чем должно закончиться это противоборство. Ибо бедные и неизбалованные, в конце концов, непременно одолеют богатых, избалованных «распущенною негой» (по меткому выражению Прокопия). По воле самой истории, не может быть иначе, ибо чего бы стоили в противном случае нравственность и мораль?

Самое разрушительное воздействие на нравственность вандалов, судя по всему, оказывал главный «вертеп разврата» — Карфаген. Не зря так много христианских авторов именовало его, с внутренним содроганием и трепетом, вторым Римом (вместо Константинополя) или крупнейшим средиземноморским портом после града на Босфоре (со всеми присущими этому порту пороками). Если это было действительно так, следует признать вандальскую державу чрезвычайно активной в экономическом плане — ведь на одном пиратстве столь богатый порт было никак не основать. Но оживленный торговый порт был во все времена и повсеместно не только торговым и транспортным узлом, но и рассадником порока и соблазнов, недоступных как купцам, так и морякам на бортах своих торговых кораблей. Повсюду, где процветала торговля, даже строгие церковные власти (не говоря уже о светских властях предержащих, вроде венецианского Совета Десяти), на многое закрывали глаза. В конце концов, заморский «гость», богатый, тороватый, доставлявший в порт товары и оставлявший там свои деньги, заслуживал достаточно терпимого отношения к своим вполне понятным слабостям…

Поэтому далеко не все, что произошло в открытом всему миру портовом городе Карфагене в 450–530 гг., можно списать на упадок нравственности у вандалов. Ведь еще римляне и чужеземные купцы римской эпохи, конечно же, не упускали возможности вдоволь развлечься и развеяться в порту и прилегающих к нему кварталах.

Немногочисленные сохранившиеся с тех времен мозаики и высеченные на надгробиях изображения свидетельствуют о том, что африканские римляне нередко носили вандальское платье. Высокопоставленные чиновники вандальского царя, несмотря на свое римское происхождение, гордо расхаживали с длинными волосами (которые, возможно, даже красили в рыжий цвет или обесцвечивали, как, кстати, делали и щеголи в обоих Римах) и в узких штанах, по германской моде. С другой стороны, знатные вандалы усваивали латынь (пусть даже как язык общения не между собой, что происходило все чаще, а лишь с римлянами). Простонародье сохраняло верность «рщной» вандальской «мове». На греческом общались, вероятнее всего, лишь в православных церковных кругах. Арианское же духовенство, независимо от происхождения, торопилось изучить латынь (о чем красноречиво свидетельствует оживленная полемика между арианами и православными).