Светлый фон

Предложенное Мережковским «решение» проблемы вырождения, однако, выходит далеко за рамки евгенических представлений конца XIX столетия. Решение это заключается в тотальном биополитическом подходе к «раю земному», предполагающем строгий контроль и регуляцию размножения; Эзрар подчеркивает, что в этом «залог счастья и благополучия рода человеческого»[1384]. Так, люди-дети носят «привешенную к руке золотую пластинку» с записанными на ней наследственными характеристиками. Это позволяет тщательно отбирать «производителей» в строгом соответствии с законами наследственности, которые к XXVII веку уже полностью изучены[1385]. В этом отношении футурологическая утопия Мережковского отчасти предвосхищает последующее развитие науки, которое в 1920‐х годах приведет к возникновению советской евгеники[1386]. Почву же для подобных тенденций подготовила российская психиатрия конца царской эпохи (Т. И. Юдин и др.), в 1900–1910‐х годах по-своему переосмыслявшая теорию вырождения[1387].

Подобно роману о вырождении рубежа 1870–1880‐х годов, «антиутопическая утопия» Мережковского тоже являет собой пример художественного изложения биомедицинских концепций, которые лишь спустя несколько лет станут предметом научных дисциплин, в данном случае евгеники. Впрочем, положительное отношение Мережковского к селекции человека не получает развития в позднейших фантазиях на тему евгеники, созданных в 1920‐х годах и проникнутых скорее пародийно-сатирическим духом, о чем свидетельствуют такие тексты, как «Собачье сердце» М. А. Булгакова (1925)[1388], «Человек-амфибия» (1928) А. Р. Беляева[1389], а также «Хочу ребенка» (1926) С. М. Третьякова[1390]. «Рай земной» можно скорее отнести к контексту тех проникнутых бредом величия биополитических утопий, которые пропагандировались в России начала XX века в целях создания «нового человечества»[1391].

Нарратив о вырождении в 1900–1910‐х годах. Перспективы

Нарратив о вырождении в 1900–1910‐х годах. Перспективы

Радикальные евгенические идеи, высказанные К. С. Мережковским в «Рае земном», отражают среди прочего характерное для русской культуры 1900–1910‐х годов заострение проблемы вырождения. Это явление хорошо освещено в исследовательской литературе благодаря новейшим работам по истории науки и дискурса, в которых рассматриваются биомедицинские концепции конца царской эпохи[1392]. Неоднократно затрагивался и вопрос о том, как это заострение повлияло на нарратив о дегенерации в литературе того времени, в которой наблюдается аналогичное заострение нарративных моделей, сложившихся в 1880–1890‐х годах. Так, представление о всеобъемлющей социальной аномии, ставящее во главу угла понятие преступности и преобладающее в политическом дискурсе последних лет существования Российской империи[1393], приводит к заметному распространению криминально-антропологических нарративов о вырождении (гл. VI) не только в сфере криминологии, но и в беллетристике, в частности в уголовном романе[1394] и трущобной литературе[1395] (гл. VI.2).